Слуга злодея

Гришка выбежал в сени и вернулся, таща за собой исправника Котова. Исправник был похож на отощавшего по весне волка, и во лбу у него тоже сияла фиолетовая звезда, распластавшаяся, как двуглавый орел.

И тут капитан Попов разразился неслыханно длинной речью:

— Знамо ли тебе, кто таков? — он показал Вертухину на Котова.

Вертухин тотчас вернулся в ум и память. Да не служит ли теперь исправник Котов пашпортом, удостоверяющим личность каждого проезжего в сих местах человека?

Дивись не дивись, а это было именно так!

Котов попал в немилость за то, что обещался кухарке капитана Попова заплатить за курицу бриллиантом, однако же не только бриллианта, а и двугривенного при себе не мог отыскать. Отныне всяк, кто был знаком с исправником Котовым, почитался плутом, лазутчиком и злодеем. Ачитская крепость, помнившая Котова еще в люльке и с тряпкой во рту, набитой хлебным мякишем, теперь вся поголовно указала на его турецкое происхождение.

Капитан Попов положил исправнику жалованье — полчашки щей и горбушку за каждого басурманина. Но попадались одни пьяницы, лазутчиков и злодеев не было.

На вторую неделю исправник еле таскал кости. Но не обнаруживалось ни одного подлого человека! Это приводило Попова в исступление и бредоумствование. Ему стало казаться, что вся Пермская губерния — рассадник невинности. Он понимал, что натурально сходит с ума. Посему ныне ласкался надеждою найти наконец в проезжем господине если не бунтовщика, то хотя бы вора. Тем и спастись от умственной горячки.

Вертухин и Котов встретились глазами. Исправник смотрел на Вертухина, будто на окорок, говорящий, но готовый к употреблению.

Однако же великий душезнатец ловок был не только умом, но и телом. Его заднее место почуяло жар плетей и заволновалось.

Волнение задницы отличается от волнения головы так же, как оплеуха обидчику отличается от барахтанья перевернутой на спину черепахи. Оно куда решительнее и действенней. Пока в голове крутятся неясные сомнения, все ли правильно устроено на этом свете, задница уже приказывает делать дело.

— Не имею чести знать! — крикнул Вертухин, глядя поверх капитана Попова.

— А не тебя ли я, мой друг, одолжил в Кунгуре севрюгой и пирогом с малиной? — сказал Котов, наклонив голову и по-куриному одним глазом оборотившись к Вертухину.

Попов привстал, грозно держа в руке оловянную ложку.

— Сей обед куплен был на бриллианты! — Вертухин посмотрел на капитана Попова со всей смелостью, на какую сейчас был способен. — Неизвестного происхождения!

— Так вы оба плуты?! — громогласно сказал капитан Попов. — Гришка!

Из-за печи, как механический заяц, опять выскочил Гришка, рассыпая по полу картофельные очистки.

Лоб у Вертухина вспотел, потом похолодел, потом в голове у него что-то затрещало и начало щелкать. А пониже спины все сильнее поджаривало.

И что же помогло Вертухину в сей плачевный момент сообразить, как надо поступить? Да уж, конечно, не усилия ума оказали ему помощь и поддержку. Знакомство с графом Калиостро не прошло ему даром. Он знал теперь, каким местом следует думать!

— Да знаешь ли ты, бездельник, кто стоит перед тобою?! — крикнул он капитану Попову, показывая на исправника. — Это Александр Гумбольдт, знаменитый академик! Он каждую весну путешествует в сих местах.

Кто такие «дура» и «желтопузик» капитан Попов знал, а «гатчинского капрала» однажды самолично видел. Но кто таков Александр Гумбольдт — нет, не ведал. Он встал из-за стола и на всякий случай вытянулся.

Вертухин выхватил из-за пазухи альбом, подаренный ему исправником Котовым, и распахнул его.

— Послушай, что пишет сей мудрый муж. «Тужься в меру, добывая большой чин, а то как бы чего из тебя не вышло…».

Вертухин приступил к полному списку всех поучений, говоренных в Петров день. Капитан Попов все более вытягивался. Поучения были убийственны.

— И не опорожняйся на гремучую змею! — крикнул наконец Вертухин так, что у капитана Попова сами собой закрылись глаза.

Полчаса спустя Вертухин повалился в ожидавшую его кибитку.

За крепостью свернули к реке Уфе, к деревне Пустоносовой. Подсохшая дорога награждала бока синяками. В низинах по-птичьему кричали ручьи, белые зверята последнего снега стыдливо прятались под юбками елей.

На облучке рядом с кучером, вцепившись обеими руками в сиденье, сидел исправник Котов. От худобы и немощи он едва держал туловище прямо, но был счастлив несказанно. Ежеминутно он оборачивался к своему избавителю и смотрел на него глазами побитой, но спасенной от смерти собаки.

Вертухин же, следя за деревьями, посылающими с обочины приветы, слезно думал о том, что сам он теперь погибели никак не избежит. Отстать от шайки Пугачева было уже нельзя — связался с бунтовщиками намертво. Да если бы и мог — опоздал. Государыня не простит.

Единственная крохотная — с просяное зернышко — надежда была в том, чтобы послужить империи, раскрыв убийство Минеева.

Ежели Минеев турецкий посланец да еще масон, то кто же таков человек, его убивший? Почему он принужден скрываться от государева ока?