Слуги этого мира

Они покинули тренировочный лагерь, навсегда заперев за собой ворота, чтобы детство со всеми его страхами и переживаниями не нагнало йакитов. Они добыли себе ириттов, перекинули через плечо разящие чаши и в абсолютном молчании помчались на юг.

Ти-Цэ почти не ощущал последствий бессонной ночи, его глаза были широко открыты. Он не позволял дрожи блуждать по его рукам, и пальцы твердо сжимали жабры зверя под ним.

Они ехали быстрее, чем когда-либо, и к вечеру во главе с Наставником добрались до подножья скалы, на которую не забрались джунгли. По велению учителя они отпустили ириттов на волю, а сами полезли на вершину, похожую на застывшую, присыпанную песком и щебнем морскую волну.

Когда ученики добрались до вершины скалы, старая звезда уже заглядывала в ущелье, как будто одним глазом подсматривала, какие йакитов ждали опасности. Наставник указал когтем вниз, туда, куда утекала расщелина. Дна видно не было: внизу клубился туман – молочная река из пара и ветра. Всего несколько футов вниз – и йакиты перестанут видеть друг друга. И да помогут им звезды увидеть хотя бы врага.

Ти-Цэ крепко стиснул лямку щита. Он не мог отвести взгляд от бездонной неизвестности. Йакит гадал, для скольких молодых ребят до него эта расщелина стала местом вечного упокоения.

– Вам туда, – сказал Наставник. – Возвращайтесь на рассвете, вся ночь в вашем распоряжении. Как заслужите мужскую зрелость, возвращайтесь за моим благословением.

Ученики переглянулись. Наставник так и не взглянул никому в глаза и оставил их наедине с пропастью. Сам он отвернулся, отошел от края, сел на валун, лицом на восток, где должна будет взойти старая звезда – и был таков.

Больше Наставник не произнес ни слова, и его безучастное выражение лица, словно их уже с вершины скалы след простыл, было призывом к действию более явным, нежели громко отданный приказ.

Ти-Цэ старался ни о чем не думать. И свесил ноги в расщелину вслед за остальными.

***

Когда скрежет когтей по камню последнего шагнувшего в бездну ученика затих, Наставник снял с пояса маленький кожаный мешочек и сполз с валуна на землю. Перед собой он высыпал горсть ракушек, которые подмигивали перламутром в слабом свете звезд.

Наставник задумчиво перебирал их пальцами: ракушки стукались и терлись друг об друга, как выбеленные старой звездой косточки. Он не дал их нежному блеску поглотить себя и бережно разложил перед собой в два ряда, полукругом. Двадцать восемь холодных сверкающих глаз уставились на него в ожидании.

На сей раз Наставник сунул руку в горловину прихваченного с собой мешка и извлек оттуда маленькое медное блюдечко с ручкой под два пальца, и вместе с ним – сверточек, в котором лежало несколько неровных благовонных шариков из смолы его собственного, Наставника, древа. Он высыпал их в медное блюдце, щелчком когтя запалил шарики древесной смолы, поводил над ракушками и положил в центре их полукруга. Дымок крутился и извивался такой тонкой и плотной струйкой, что казалось, его можно было подцепить пальцами и смотать в клубок.

– Я здесь, – прошептал Наставник.

Мужчина протянул руку и преградил дыму путь к небу. Сначала он бесновался, вытекал сквозь пальцы, но скоро послушно стал собираться под широкой ладонью кольцами.

– Твой Наставник здесь, – сказал он и закрыл глаза. – Наставник здесь, и просит звезды о помиловании твоего заблудшего духа. Покуда здесь, у скалы, твой приют, встань щитом перед своими младшими товарищами, не дай затупиться острию их разящих чаш. Раздели с ними радость победы, которую не познал при жизни, и да не заберет тебя пустота густая и необъятная, пока бьются сердца моих учеников. А когда меня самого оставит тело, вернусь за тобой. Отыщу и как родного сына усажу на ветвь древа, где с миром упокоится мой прах. Твое имя обрело вечную жизнь в моем чаде, и да будешь ты ему родным братом.

Наставник перевернул ладонь и подтолкнул к небу собравшееся под ней облако дыма, как подталкивают птицу с залатанным крылом.

Перед блюдцем с благовонной древесной смолой он начертал песком и щебнем имя. Над буквами и символами, сложившимися в «Ку-Ро», он соединил ладони и произнес:

– Благослови жизни своих собратьев, мой единственный павший ученик.

Из глубины его гортани раздался пробирающий до костей гром, который, стоило ему слегка приоткрыть рот, плавно перетек в горное эхо. В его пении терялись грани материальных и духовных миров.

Дымок закачался из стороны в сторону, но через минуту выпрямился и натянулся нитью между небом и землей, чтобы доставить молитву старого йакита звездам.

***

Ти-Цэ спустился в расщелину всего на несколько футов, когда почувствовал, как погружается в туман. Шерсть мгновенно обросла маленькими капельками, и, если бы не подшерсток, он наверняка продрог бы до костей. Вскоре сырость стала застилать глаза, и он прикрыл их прозрачными веками. Жаль, что видимости это нисколько не прибавило: Ти-Цэ едва мог разглядеть пальцы своей вытянутой руки. Товарищи и вовсе растворились в тумане без следа. Он остался один.