Слуги этого мира

Из глаз женщины градом полились слезы. Раньше, чем Ти-Цэ мог попробовать объясниться, она вырвалась из его рук и бросилась в гущу веток персикового древа, так глубоко, чтобы даже Ти-Цэ не смог ее увидеть.

Как громом пораженная, Помона сидела и смотрела туда, где исчезла в зарослях огромная крылатая самка. Несколько долгих мгновений, которые показались ей вечностью, Ти-Цэ все также сидел на коленях. Затем он поднялся, машинально подобрал мешок и, ссутулив плечи, поплелся в сторону мертвых древ – на запад.

– Идемте, – бросил он через плечо.

4

К вечеру, в безотрадном безмолвии, они добрались до загнившей аллеи. Зрелище царило печальное: десятки, а то и сотни древ дотлевали свой век поодаль от жизни, радости и плодородия. Некоторые из них еще подпитывались остатками падали в земле, но не могли уже формировать здоровые персиковые плоды, и были обречены стать такими же сухими и безжизненными, как стоящие поблизости древа. Вернее, то, что от них осталось: их стволы полопались, местами кора вывернулась наизнанку.

Ти-Цэ выбрал древо посвежее и подальше от объятых разложением пристанищ смерти. Сбросил с плеча мешок и присел, чтобы Помона могла вскарабкаться ему на спину: самой ей было по скользким плакучим ветвям наверх не забраться.

Седоком она оказалась отважным: не издала ни звука, когда Ти-Цэ, не почуявший на себе ее веса, лихо запрыгнул на ветви повыше и на одних руках пополз на нижний ярус заброшенного жилища. А может, боялась, что ее крик заставит йакита потерять равновесие, и потому держала рот плотно закрытым.

Ти-Цэ оставил ее на ветви, а сам спустился за вещами. Помона успела отвыкнуть от такой высоты. Стоило ей взглянуть вниз, как некая сила начинала подталкивать ее к краю. Она отпрянула, и пусть места на ветви было достаточно, чтобы перетащить сюда сарай ее родителей, Помона решилась пошевелиться в следующий раз, только когда Ти-Цэ вновь оказался поблизости.

Он молча взялся за обустройство лагеря, а Помоне сунул в руки хлеб. Она угрюмо жевала краюху: Ти-Цэ ясно дал понять, чем ей следует увлечь рот, пока он занят делом.

Молчание царило долго. Помона наспех затолкала последний кусок хлеба в рот и сделала чудовищный глоток, чтобы получить наконец право говорить, но подавилась. Ти-Цэ подал ей воду.

– Спасибо, – пропыхтела Помона, пощупала припухшее горло и поморщилась, глотнув еще раз. Она потянула ему фляжку, но не разжала пальцы, когда Ти-Цэ положил на нее руку.

Он поднял на нее глаза с немым вопросом, и напоролся на пронзительный взгляд Помоны.

– Ти-Цэ.

Мужчина рванул на себя фляжку и затолкал ее в мешок. Рука Помоны бессильно шлепнулась на бедро.

– Вы устали с дороги, – сказал он. – Если захотите лечь спать пораньше, то…

– Не захочу. Объясни лучше нормально, что у вас с Ми-Кель произошло?

Ти-Цэ опешил. Раздражение уступило место изумлению, и он не удержался от того, чтобы обернуться. Помона говорила серьезно. У людей, похоже, было в порядке вещей беззастенчиво делиться подробностями личной жизни. Очень странная стратегия выживания в обществе. По мнению Ти-Цэ, заведомо проигрышная.

Одна сторона его возмущалась, а другая – увидела в невежестве Помоны заманчивую возможность выложить кому-то все, что копилось в душе долгие годы. В конце концов, только она не могла его осудить и даже рассказать кому-то из йакитов в долине: языка она не знала, и, насколько успел понять Ти-Цэ, не привыкла обсуждать других за их спинами даже среди людей.

Но нужно ли идти на сделку с совестью? Или правильнее будет отложить собственные принципы этикета, чтобы играть по правилам культуры другой цивилизации? Все-таки человек и йакит должны взаимно обмениваться моделями поведения, чтобы лучше понимать друг друга…

Внутренняя борьба отразилась на его лице: Помона вздохнула и села рядом с ним.

– Если не хочешь мне рассказывать – так и скажи, и мы закроем тему, – сказала она.

Вместо облегчения тысяча иголок вонзилась в его ладони. Она так просто возьмет и оставит его в покое, если он того пожелает? Ти-Цэ оказался не готов к тому, как скоро Помона предложит замолчать навсегда. Он чувствовал себя так, будто от него ускользал последний шанс облегчить душу.

Перед глазами Ти-Цэ нарисовались четкие образы всего того и всех тех, кого Помона изобразила на стенах своей спальни в Сером замке. Она позволила ему смотреть на ее вывернутую наизнанку душу столько, сколько он сочтет нужным. Может, и Помоне стало легче, когда она на это решилась?

Хорошо. Он сделает это один раз. Только один раз, из чувства солидарности к существу, которое ему поручили сопровождать и изучать.

Ти-Цэ глубоко вздохнул. И коротко пересказал ей смысл воплей, которыми они с Ми-Кель приветствовали друг друга сегодня.

– Я знал, что мы с Ми-Кель в любом случае не получим дополнительную возможность… поправить свои дела, – начал Ти-Цэ после того, как достоверно и дословно перевел Помоне подробности их ссоры. Обычно собранный Ти-Цэ никак не мог найти слов, чтобы подступиться к сути. – Поэтому как мог старался не попасть в долину хотя бы в сезон спаривания.