Слуги в седлах

— Я понимаю только одно: вы, доктор Окса, хотите по-прежнему стоять на иной позиции, чем руководство и правление... В таком случае у меня нет больше вопросов. Спасибо, доктор Окса, — сказал Колвонен и сел.

— Разрешите.

Это голос Хурскайнена.

— Генерал Хурскайнен, будьте добры.

Хурскайнен встал.

— Я хотел бы спросить доктора Окса: можете ли вы указать лучшее место для завода или объяснить, почему намеченное кажется вам в перспективном отношении неудачным? Я спрашиваю об этом доктора Окса потому, что знаю: он все лето обдумывал рассматриваемый нами проект и выявил ряд его недостатков.

Хурскайнен сел.

Когда он поднял голову и заговорил, он почувствовал, как две пары глаз внимательно на него смотрят. Это глаза Хурскайнена и директора. Если бы он мог сейчас подтвердить слова Хурскайнена и заверить, что быстро докажет их с цифрами в руках, правление ликвидировало бы дело и все осталось бы по-старому. Но он не может. Хотя подсчеты как будто и доказывают это, он все-таки не может. Подсчеты не всегда оправдываются. Он много раз убеждался в этом на практике. Есть и другие причины. Это сложное дело, и его не разрешить простым «да, да», «нет, нет».

— Я не могу предсказать точных результатов.

Он понял, что по крайней мере двое из присутствующих в зале почувствовали себя обманутыми.

— Хочет ли еще кто-нибудь задать вопросы?

— Господин председатель.

— Директор Няятялампи.

— Вся эта история — вопрос принципа. Какими мотивами руководствовалась комиссия, когда она давала доктору Окса отрицательную характеристику? Я бы сказал, что эти мотивы весьма неясны. Мне кажется, что характеристика могла бы оказаться и совершенно противоположной, если бы комиссия имела возможность исходить из собственного разумения, а не была связана всякого рода условиями. По-моему, решение комиссии — образец буквальной трактовки законов. Комиссия была ограничена правилами и параграфами. Она не сумела посмотреть дальше них, подчинилась их тесным рамкам и дала отрицательное заключение. Я предлагаю обсудить вопрос о докторе Окса снова и на этот раз назначить комиссию извне. Речь идет, как я уже сказал, о принципе — и только. Комиссия оказалась недостаточно самостоятельной, не сумела отвлечься от всех общепринятых уложений и предрассудков.

— Правление не вмешивается в принципиальные вопросы, — заметил председатель.

— Оно и не должно вмешиваться. Я обвиняю только комиссию, — настаивал директор.

Голос звучал уверенно и твердо.

Он младше всех в этой компании. Хейкки Окса посмотрел на него. Похоже, что этот человек далеко пойдет.

— Обвиняете? В чем?

— В отсутствии широты, в незнании дела, в некомпетентности.

— На каком основании?

Это председатель. В правлении сидят два члена комиссии.

— Я ясно сказал, что имею в виду.

— А основания?

— Те же, которые представил и доктор Окса. Все, начиная с того, что испортится пляж и погибнет рыба.

— Можно ли за это поручиться? — прервал его председатель. Он держал сторону двух членов комиссии из правления. Они торопили с осуществлением проекта. Они заранее уже обо всем договорились с другими правлениями. Заключили новые договоры, осушили бокалы, обещали кому-то завод и пристань и получили от них обещания на другие заказы.

— Прошу меня не перебивать, — сказал директор, в упор глядя на председателя. — Я как специалист считаю, что доктор Окса действовал правильно, тогда как другие члены руководства позволили ослепить себя конъюнктурными расчетами и, может быть, политическими соображениями. Я поддерживаю предложение доктора Окса.

— Поддерживаем.

Это министр Колвонен.

— Может быть, лучше проголосовать? Или господа желают задать еще какие-нибудь вопросы?

Молчание.

— Могу ли я попросить доктора Окса на минутку покинуть нас, пока мы проголосуем?

Это председатель.

Он пошел к двери, открыл ее, потом закрыл и подумал, что находится здесь в последний раз. Председатель и оба члена комиссии против него. Хурскайнен, Няятялампи и министр Колвонен на его стороне. Седьмого члена — министра Мухола — он не знает. Этот человек решит дело. Когда-то он был министром, потом стал просиживать штаны во всяких комитетах, комиссиях, правлениях и бюро.

Секретарь не имеет права голоса. Этот был бы на его стороне.

Он поднес спичку к сигаре, спичка потухла. Он долго держал ее в руке, а когда чиркнул снова, секретарь открыл дверь, поклонился,и попросил войти. Через руку секретаря, придерживающего дверь, он бросил взгляд в зал. Этого было достаточно, чтобы понять, чью сторону занял министр Мухола. Лицо Хурскайнена было угрюмо, Няятялампи покусывал губы.

Он прошел к своему месту и сел.

Председатель встал, посмотрел на него и помедлил.

Значит ли это, что мне тоже следует встать? Пусть значит.

— Доктор Окса.

— Да?

— Доктор Окса, — повторил председатель.

Он встал.

— Доктор Окса, разрешите мне как председателю правления сообщить вам, что в результате голосования четырьмя голосами против трех вы освобождены от должности.

Раздался удар молотка. Потом председатель продолжал, но голос его уже утратил прежнюю торжественность: