Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Вероятно, в русской художественной литературе самым сильным произведением на тему безумия войны следует назвать рассказ Л. Андреева «Красный смех», в котором в форме дневника описывался процесс схождения с ума — на фронте и в тылу. Написанный в годы Русско-японской войны, он более соответствовал картинам Первой мировой. Словосочетание «красный смех», в котором прилагательное «красный» выступало синонимом «кровавый», а смех имел форму зловещей истерики, было эсхатологической метафорой наступавших «последних времен». Заметим, что массовое распространение религиозного мистицизма, эсхатологии, свойственное военному времени, В. Х. Кандинский рассматривал в качестве «душевной эпидемии»[1453]. Тем не менее начало войны в очередной раз раскололо русскую интеллектуальную элиту. Военно-патриотическая эйфория, захватившая часть общества (показательно, что ей поддался и Л. Андреев), воспринималась другой ее частью как психоз. Н. А. Бердяев отреагировал на книгу В. В. Розанова «Война 1914 г. и русское возрождение», уличив ее автора в алогизме и назвав его «мистической бабой», подчиняющейся первородной стихии. Баба-крестьянка, как представительница архаичного эмоционального сообщества, для которого не характерно подавление эмоций, вызывала ужас в среде великосветского эмоционального сообщества, предписывавшего подавление эмоций. Горожан пугала не только эмоциональность «баб», но и тот алогизм, который звучал в их рассуждениях о верховной власти на городских рынках и в трамваях[1454].

Метафоры «красного смеха» и «мистической бабы» как предчувствия приближающегося безумия-катастрофы были визуализированы в серии работ художника Ф. Малявина «Бабы». Одна из первых работ называлась «Смех», и на ней были изображены крестьянки в красных одеждах. Ярче всего эта тема раскрылась в написанной в разгар первой революции картине «Вихрь». В дни февральского социального взрыва разрушительная функция «красной бабы» проявилась в полной мере: нередко роковую роль эмоциональных провокаторов играли женщины, которые своей истеричностью заражали мужчин и провоцировали насилие[1455]. «Красный смех» «красной бабы» оказался предвестником безумия «красной смуты», одним из образов которой впоследствии стала красная Богоматерь, рубившая секирой россиян[1456].

Взгляд на начавшуюся войну сквозь призму вероятных психиатрических последствий не позволил российским врачам в полной мере испытать патриотические чувства. И. Сироткина отмечает, что психиатры в большей степени, чем представители других врачебных специальностей, были настроены оппозиционно[1457]. Во время войны и в Германии, и в России зазвучали прогнозы, что победит та страна, в которой нервы солдат окажутся крепче. Однако в этом отношении первые боевые действия не внушали оптимизма. Уже в сентябре 1914 г. В. М. Бехтерев, описывая линию фронта как гигантский сумасшедший дом, предложил начать срочную эвакуацию душевнобольных для лечения в городских больницах в тылу[1458]. В декабре 1914 г. он попытался подвести итоги психической динамики российского общества в статье «Психические заболевания и война», связав в ней рост душевных расстройств как с травмами головы, полученными на фронте, так и с нервно-эмоциональным перенапряжением в прифронтовой зоне[1459]. Такие же неутешительные картины рисовал профессор П. Я. Розенбах, отмечая, что если до войны всевозможные формы истерии были характерны преимущественно для женского пола, то в период войны они начали захватывать и мужчин[1460]. Со ссылкой на Розенбаха «Биржевые ведомости» поместили описание заболевания рядового Ф. Д. Кирволидзе, который каждый день с 9 до 12 часов утра впадал в летаргический сон[1461]. Первая мировая война затягивалась и начинала восприниматься как гибель культуры и цивилизации. При этом тема безумия из художественно-философского пространства чаще стала переходить в область военно-психиатрической практики.

Понятие травматического психоза/невроза широко использовалось врачами-психиатрами в годы войны. Нейрохирург Л. М. Пуссеп считал травматический невроз функциональным заболеванием нервной системы, для которого важна наследственная и приобретенная предрасположенность, но оговаривался, что «травматический невроз развивается далеко не всегда у лиц с наследственно-ослабленной сопротивляемостью нервной системы, а приходится считаться с другими условиями, вызвавшими ослабление сопротивляемости»[1462]. К таким условиям автор относил волнение, страх, недосыпание, недоедание — все то, что испытывали не только солдаты, но и жители тыловых районов.