Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Подобное «бытописание» военных будней профессиональными художниками или художниками-любителями представляло собой отдельный изобразительный жанр, однако в подобных реалистических зарисовках с натуры, как правило, было мало художественной образности, составляющей собственно предмет настоящего раздела, а все больше документальной фиксации фронтовой повседневности. В этом отношении такие рисунки сближаются с документальной фотографией, так как преследуют одну и ту же цель: не интерпретировать реальность, а зафиксировать конкретное мгновение жизни. Конечно, степень художественности подобных документальных свидетельств была прямо пропорциональна степени таланта художника, некоторые реалистические наброски цепляли зрителя своими неожиданными решениями. Так, например, можно упомянуть рисунок М. Добужинского «Ребенок-доброволец», опубликованный в журнале «Лукоморье». Особенностью его было то, что ребенок был изображен со спины, уходящим в неизвестное. В то время как журналы перепечатывали портреты конкретных юных героев, изображавшие их довольными, улыбающимися, с трофеями и медалями, Добужинский создал абстрактный образ ребенка — жертвы военного времени. Обращает на себя внимание палочка в его руке — намек на долгий путь и возможные ранения. Вместе с тем говорить о какой-то самодостаточной художественной значимости этого рисунка не приходится, он приобретает ценность лишь в контексте типичных военных набросков, поэтому выставки даже удачных рисунков в целом не удовлетворяли жажду современников по серьезным, значимым работам. Но на общем фоне рисунков на военно-патриотическую тематику военные серии Л. Сологуба, М. Добужинского, Е. Лансере достаточно тепло были встречены критиками. Военные рисунки последнего высоко оценил с художественной точки зрения К. Коровин, однако с некоторым разочарованием отметил, что войны в них нет[1596]. При этом попытки Академии художеств организовать фронтовые этюды с натуры, для чего был сформирован и командирован в прифронтовую полосу военно-художественный отряд учеников батального класса, воспринимались холодно. Критики отмечали, что часть рисунков военно-художественного отряда, «представляя документальный интерес, не поднималась выше обычного уровня батального художества»[1597]. Тем самым в русском изобразительном искусстве складывалась парадоксальная картина: в военных работах отсутствовала художественность, а в художественных отсутствовала война.

Можно предположить, что отсутствие картин войны в высокой живописи было связано с тем, что последняя еще не успела «дозреть» до осознания масштаба и ужасов войны; наброски, сделанные художниками, должны были в будущем воплотиться в масштабные произведения, однако тему Первой мировой войны затмила революция и война гражданская. С другой стороны, нельзя не отметить, что часть художников была отвлечена от творчества угрозой мобилизации. В этом отношении спасти ситуацию могли бы мэтры или совсем молодые авторы. Действительно, некоторые учащиеся воображали грандиозные проекты на тему войны. Так, Л. Британишский описывал в дневнике задуманный триптих, в котором бы война предстала сквозь призму столкновения трех религиозных духов: мрачности и строгости иудаизма, радости и просветленности христианства, опьяняющей дикости язычества[1598]. Однако его уровень мастерства вкупе с материальными трудностями не позволили осуществить столь грандиозный проект. Вместе с тем известные художники, работая над крупными произведениями и развивая свои прежние темы, все же вносили в них некоторый дух времени, пытаясь переосмыслить настоящее. В этом случае частные сюжеты войны заменялись характерными знаками времени, художники обобщали и глобализировали тему войны в соответствии со своими философскими представлениями.