Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Оторванность высокой живописи от современных событий накануне войны, увлеченность исследованием задач «чистого искусства» тем не менее не помешала ряду художников сделать предсказания относительно надвигавшейся катастрофы. В то время как часть обывателей вела привычное существование, не подозревая о грядущих потрясениях, некоторые представители художественной интеллигенции умудрились почувствовать в общей атмосфере некоторое напряжение. В. П. Булдаков, обращая внимание на сбывшиеся предсказания революции, сделанные поэтами-футуристами, задается вопросом: «Как знать, может быть, именно полусумасшедшие гении лучше других улавливали безумный надрыв целой эпохи?»[1604] Действительно, при определенных обстоятельствах, когда человеческий разум пасует при попытке понять круговорот социально-политических страстей, эмоционально-чувственное восприятие действительности может открыть перед субъектом новые когнитивные возможности. Вместе с тем переоценивать когнитивно-провидческие способности искусства не стоит. Предчувствие катастрофы (войны, революции) у художников родилось задолго до складывания международного кризиса, приведшего к мировому конфликту, оно вытекало из внутренней, противоречивой природы культуры Серебряного века, в котором обнаруживалось столкновение подчас взаимоисключающих тенденций, направлений. Революция в искусстве началась задолго до революции политической, и ощущение внутреннего напряжения от борьбы разных культур вызывало предчувствия возможной трагической развязки.

Тем не менее современники наделяли картины художников понятными и актуальными смыслами. В 1915 г. на выставке «Мира искусства» демонстрировались работы Н. К. Рериха, и критики отметили перемену, произошедшую с художником: новые картины казались переходными, в них отсутствовало прежнее стилистическое единство. При этом обращалось внимание на произведения, написанные художником накануне начала войны, — в их цветовой гамме, а также в сюжетах современники усматривали предчувствие надвигавшейся катастрофы («Зарево», «Град обреченный», «Вестник»)[1605]. Сложно сказать, действительно ли Рерих предчувствовал войну и связанные с ней трагические последствия для России, но «Град обреченный», изображавший белый город, окруженный огненным змеем, стал символичной работой не только для зрителей, но и для самого художника, наполнившего ее историческим и политическим смыслом (ил. 33). Так, в 1918 г. он написал «продолжение» истории «Града обреченного» — картину «Град умерший», на которой в кольце громадного змея разлагался позеленевший и полуразрушенный город. Художник подчеркнул фактурное сходство городских зданий с окружающими скалами, чем создал образ окаменевшего града. К теме «обреченного города» Рерих обращался и ранее — в 1912 г. создал полотно «Пречистый град», изображавшее в близкой к иконописной традиции объятый пламенем город, в который бесы мечут камни. Тем самым все три работы были объединены Рерихом в некий нарратив. Учитывая, что к теме «Града обреченного» обратилась и Н. Гончарова в серии «Мистические образы войны», данный образ, действительно, можно считать интуитивистским. Именно такую, собственно, характеристику дал картине М. Горький, назвавший ее пророческой, а Рериха — «величайшим интуитивистом»[1606]. Он даже хотел приобрести работу у художника, но тот подарил ее писателю[1607]. Искусствовед и критик А. И. Гидони, посетивший в 1915 г. выставку работ Рериха, в большой статье «Творческий путь Рериха» писал о «Граде обреченном» и других картинах, написанных перед самой войной: «Невольно хочешь многое в них объяснить интуитивными предчувствиями художника. Потому что стихия этих картин — пожар. И кажется, что художник, ставший мужем в своем мастерстве, окрепший и определившийся, бродя в мире творческих видений, ощутил внезапно некую тревогу. Как в историческом рассказе, он припал ухом к земле, прислушался. И был шум, крики, смятение в одном стане, тишина великая — в другом»[1608].

Ил. 33. Н. К. Рерих. Град обреченный // Лукоморье. 1914. № 32. С. 16