Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Для современной англоязычной историографии истории церкви в России, которая, как отмечают Г. Фриз, Д. Б. Павлов, развивалась под влиянием русской эмигрантской традиции, также характерно внимание к модернизационной теории, подчеркивающей важность конфликта церкви и общества[1755]. К. Чулос отмечает, что общество конца XIX — начала ХX в. переставали устраивать консерватизм и традиционализм православной церкви, которые вступали в противоречие с меняющимися в эпоху модернизации социальными отношениями[1756]. Дж. Хедда также рассматривает политику церкви в ситуации модернизационного вызова[1757]. Примечательно, что в среде российского духовенства начала ХX в. существовали схожие взгляды. Однако если в современной историографии модернизационный вызов рассматривается как системный, затрагивавший разные сферы взаимоотношений церкви и общества, то официальная церковь предпочитала относиться к нему как к случайному проникновению чуждых западноевропейских веяний в русскую традиционную культуру по вине отдельных представителей «западничества».

Качество службы определялось не только соотношением количества прихожан к священникам, но и уровнем компетентности последних. В 1914 г. церковная печать обращала внимание, что в 1910‐е гг. среди духовенства лиц с полным семинарским образованием было на 30–50 % меньше, чем в 1890‐е гг.[1758] Обер-прокурор в 1916 г. во всеподданнейшем отчете сообщал, что «по степени образования епархиальное духовенство представляет из себя довольно разнообразную массу, от лиц с высшим богословским образованием до лиц малообразованных. В этом отношении значительное разнообразие наблюдается даже между отдельными епархиями, не говоря уже про состав духовенства одной и той же епархии. В некоторых епархиях, особенно Сибирских и Приуральских, чувствуется большой недостаток в богословски образованных пастырях: например, в Иркутской епархии в 1914 г. из числа 237 священников с полным семинарским образованием был только 91 человек; в Оренбургской епархии в составе 825 священников получивших богословское образование было только 331; в Пермской епархии из 749 священников только 261 чел. получил богословское образование. Обратное явление замечается в Центральной России, где священниками в громадном большинстве состоят лица с полным семинарским образованием»[1759].

К следующей группе факторов падения престижа церкви в начале ХХ столетия относится ее зависимое положение от государства и необходимость исполнения административных функций. Ряд исследователей соглашаются с тем, что ведение метрических книг, регистрация фактов смерти, оглашение царских указов и манифестов, а также увещевание крестьян с целью предупреждения народных волнений — все это отвлекало священнослужителей от их непосредственных обязанностей[1760]. С другой стороны, исполнение этих обязанностей, наоборот, сплачивало церковь и общество, делая священника важным свидетелем и участником повседневного существования прихожанина. При этом несомненным представляется другое — в синодальную эпоху в массовом сознании прихожан священник идентифицировался в качестве представителя власти, следовательно, рост или падение авторитета власти в сознании подданных коррелировались с их отношением к церкви. Более того, в сознании крестьян понятия «Царь» и «Бог» были взаимосвязаны и в народной обсценной лексике за оскорблением монарха нередко следовало ругательство в адрес бога[1761].

Среди российского духовенства не было абсолютного единства по вопросу о формах взаимоотношения церкви и государства. В 1890–1900‐х гг. развивалось обновленческое движение, выступавшее за созыв Поместного собора. С. Л. Фирсов рассматривает данное движение как альтернативный выход из церковного кризиса, но отмечает препятствия, чинимые синодальным духовенством и, в первую очередь, обер-прокурором Святейшего синода К. П. Победоносцевым, видевшим в российских священниках чиновников[1762]. А. Попов, М. А. Бабкин также считают идеи созыва Поместного собора и отделения церкви от государства преобладающими в среде православного духовенства, а Л. И. Земцов и вовсе акцентирует внимание на революционизации духовенства, отмечая, что идеи свержения монархии проникали даже в монашескую среду[1763].