Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Учитывая влияние погодного фактора на самочувствие людей, следует отметить, что их позитивные эмоции были усилены метеорологическими явлениями: с 25 по 28 февраля шло постепенное повышение атмосферного давления с 751 до 768 мм рт. ст., развеявшее облака[2420]. Обыватели наделяли выглянувшее солнце символическим содержанием, считая его признаком политической оттепели[2421]. Даже консервативно настроенному Б. В. Никольскому, не испытывавшему от революции никакого восторга, 28 февраля передалось приподнятое настроение горожан: «День чудесный, солнечный, — с виду сущий праздник»[2422]. Примечательно, что на солярную символику тех дней обратили внимание представители таких разных историографических направлений, как Э. Н. Бурджалов, Ц. Хасегава, Б. И. Колоницкий, упомянувшие о показательном эмоционально-символическом жесте: 25 февраля женщина подала казачьему офицеру букет красных роз.

Пока в столице решалось будущее политического устройства России, провинция, лишенная информации из‐за временно прекратившейся работы Петроградского телеграфного агентства, переживала период растерянности и неопределенности, что, впрочем, не влияло на повседневную жизнь. Исключение, вероятно, составляла одна Москва, до которой слухи из Петрограда доходили очень быстро. Находившийся в Москве историк С. Б. Веселовский уже 24 февраля записал, что «по слухам — в Петербурге военный мятеж»[2423]. 28 февраля Н. П. Окунев констатировал прекращение движения всех трамваев в Москве и отключение телефонов. Как и в Петрограде, отсутствие телефонной связи в первопрестольной спровоцировало рост толков о происходивших в Петрограде событиях: «Из уст в уста передаются сенсационные вести о страшной стрельбе в Петрограде в народные толпы, о совершившемся перевороте на троне и о разных ужасах»[2424]. Хотя Окунев еще 15 февраля предсказал неизбежную революцию, спустя 13 дней он не поверил слухам о революции: «Подожду все-таки записывать их (слухи. — В. А.) — лично не совсем доверяю таким россказням»[2425]. В этот день в Москве начались массовые шествия с пением революционных песен, которым полиция предпочитала не препятствовать, тем не менее в этот день появилась первая жертва революции — на Яузском мосту был убит приставом рабочий-большевик И. Астахов, — а 1 марта на Каменном мосту произошла перестрелка между правительственными и «народными» войсками[2426]. Трое солдат, перешедших на сторону революции, погибли и 4 марта были в торжественной обстановке похоронены на Всехсвятском кладбище. 19 марта был похоронен еще один человек, убитый 1 марта на Яузском мосту, — А. И. Ефимов-Евстигнеев[2427]. Это были не единственные московские жертвы событий 28 февраля — 1 марта, однако в любом случае количество жертв было намного меньше, чем в Петрограде, где 23 марта на Марсовом поле было захоронено 184 человека (правда, К. И. Глобачев утверждал, что среди них было множество людей, умерших в те дни в больницах от естественных причин).

Смена власти в большинстве губерний не сопровождалась сколько-нибудь серьезными эксцессами. В некоторых центральных губерниях, куда устремились представители нового правительства, происходили бескровные столкновения со старой властью. Так, например, 3 марта в 2 часа ночи во Владимир прибыла делегация из Москвы, которую пытался арестовать начальник местного гарнизона, но солдаты перешли на сторону народа, на вокзале вспыхнул стихийный митинг и толпа, ворвавшись в дом губернатора Крейтона, арестовала его вместе с женой и полицмейстером Ивановым[2428].

В Поволжье информация об образовании Временного правительства появилась 2 марта, о чем сообщил «Саратовский листок». Общественность города довольно быстро включилась в работу по созданию новых органов власти, начались аресты царской администрации, полиции и «гороховых пальто», как называли агентов охранки. Того же числа информация о перевороте дошла до Сибири: первой газетой, напечатавшей сообщение о революции, стал «Тобольский листок». Томская «Сибирская жизнь» отреагировала лишь 5 марта. Смена власти в Сибири проходила много спокойнее, чем в Центральной России. Так, в Томске городской комитет решил временно сохранить полицию, включив впоследствии ее чинов в новую милицию[2429]. Какое-то время старая полиция и новая милиция, образованная из студентов, вместе несли караульную службу.