Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Революция и начавшаяся следом Гражданская война окончательно обеспечили осмысление современниками произошедших событий при помощи психопатологической терминологии. Если до 1917 г. подобные интерпретации были в основном уделом психиатров и представителей правых сил, то теперь более широкие слои, включая тех, кто искренне приветствовал свержение самодержавия, описывали революцию как торжество низших инстинктов в условиях нравственной и психической деградации населения. 1 ноября 1917 г. новониколаевский «Голос Сибири» писал: «Душевные эпидемии так же, как и гипнотические воздействия действуют на массы. Чем невежественнее масса, тем больше она поддается воздействию внушения, тем невоздержанее ее порыв и внутреннее психическое состояние… Рассматривая современные события в России под углом зрения психологии, приходится признать, что русский народ в настоящее время переживает полосу ненормальной душевной эпидемии, развивающейся на почве невежества»[2627]. Далее вера в Ленина приравнивалась к вере в дьявола и определялась как «та самая психологическая болезнь, кликушество, состояние невменяемости, исступления, которое проявляют больные „одержимые бесом“». 13 ноября 1917 г. московская газета «Сигнал» вышла с крупным заголовком на первой странице: «Россией управляет сумасшедший! Мы требуем освидетельствования умственных способностей „самодержца“ Ленина!» Как сообщалось, к выводу о том, что Ленин умалишенный, пришли представители армейского комитета юго-западного фронта после беседы с председателем СНК[2628].

Были попытки обоснования психопатологического состояния общества перенапряжением физических и психических сил в условиях военного времени, травмой военных лет. Эсеровская газета «Труд» преподносила поддержку Ленина как «массовый большевистский психоз», объясняя его усталостью от войны и порожденными ею иллюзиями насчет возможности заключения справедливого демократического мира[2629]. Следует заметить, что такая интерпретация соответствует упоминавшемуся феномену «постправды», когда общество желает быть обманутым ради достижения временного психологического комфорта. Идея мира являлась сильнейшим эмоциональным стимулом осени 1917 г.

Летом 1918 г. историк и социолог Н. И. Кареев, уехав из города, в смоленской деревне написал труд, за общими социально-философскими рассуждениями которого скрывались характеристики современной эпохи как периода массового психоза: «Революции в общественной жизни — то же самое, что в природе грозы и бури, в организмах — острые заболевания… В душевной жизни индивидуумов им соответствуют психозы, да и на самом деле в явлениях интерментальной психической жизни они имеют характер коллективных психозов, настоящих психических эпидемий, в которых происходит заражение одних другими»[2630]. Идея психического заражения развивала уже упоминавшуюся теорию В. Х. Кандинского о «душевной контагиозности» — инстинкта подражания, определявшего заразительность чувств и эмоций[2631]. П. А. Сорокин в задуманных в годы Гражданской войны трудах «Голод как фактор», «Социология революции» также поднимал тему массовых психических девиаций.