Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Со временем вопрос о суде над Николаем Романовым все более переходил в сферу символической политики, нежели реальной практики, однако, вне зависимости от действительного положения дел, этот символ всплывал в кризисные моменты в массовом сознании призраком контрреволюции. Так, даже находясь в Сибири, Николай Романов вызывал беспокойство в определенных кругах. Когда в августе в Тобольске была задержана бывшая фрейлина М. Хитрово, приехавшая повидать Романовых по собственной инициативе, по всей России вышли статьи, рассказывавшие о великокняжеском контрреволюционном заговоре, участницей которого она якобы являлась. В то же время жители Тобольска, который в годы Первой мировой войны числился в списке лидеров по количеству заведенных дел по статье 103, испытывали к прибывшей в их город семье Николая Романова прежде всего любопытство, случаев проявления ненависти к царю со стороны местного населения зафиксировано не было: «Тоболяки простояли в созерцательных позах по колено в воде целые сутки у пристани, высматривая императорскую чету, которая 7 августа оставалась на пароходе по причине неготовности отведенных им апартаментов», — писала «Сибирская жизнь»[2735].

Октябрьский переворот, сопровождавшийся разграблением Зимнего дворца, ознаменовался очередными символическими расправами над бывшим государем. Совершивший 28 октября 1917 г. обход Зимнего А. Н. Бенуа отметил, что, хотя личные покои Николая Александровича и Александры Федоровны пострадали сравнительно мало, красногвардейцы «отвели душу» на царских портретах: по традиции штыками протыкали глаза. Был уничтожен портрет Николая II кисти В. А. Серова, над которым «всячески издевались — топтали ногами, скребли и царапали чем-то острым» (в Третьяковской галерее сохранилась авторская копия «Портрета Николая II в тужурке». — В. А.)[2736]. В 1918 г. художник И. А. Владимиров, создавая по горячим следам реалистические зарисовки, отметил в качестве характерных эпизодов революции уничтожение двуглавых орлов в феврале и царских портретов в октябре в качестве некоего продолжения традиции революционной экспрессии.

Захват власти большевиками и начало Гражданской войны актуализировали образ Николая как потенциального символа Белого движения несмотря на то, что даже среди монархистов к личности бывшего царя не было единого отношения. Историк Готье, имея в виду дискредитацию Романовых в глазах монархистов, летом 1918 г. размышлял над вероятностью раскола русского монархического движения на сторонников Михаила Романова и Вильгельма II[2737]. Однако в начале декабря 1917 г. в Петрограде распространился слух, будто Николай II с семьей бежал из Тобольска[2738]. После разгона большевиками Учредительного собрания, подписания Брестского мира, реанимировавшего слухи о том, что они — немецкие шпионы, внутренняя политическая борьба усилилась, и на ее фоне опасения советской власти перед возможностью заговора по освобождению Николая II из тобольского плена представлялись обоснованными. Петроградская «Газета-копейка» сообщала о попытке организации побега бывшего царя тобольским епископом Гермогеном и приводила слова Я. М. Свердлова, объяснявшего мотивы перевода царской семьи в Екатеринбург и ее участи: «Николай Романов является советским арестантом. До сего времени мы не имели возможность поставить вопрос о судьбе бывшего царя на очередь. Но скоро этот вопрос будет поставлен на очередь и будет разрешен»[2739].

На фоне сообщений о массовых убийствах и казнях подобный способ «разрешения вопроса» представлялся обывателям вполне закономерным. Убийство А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина матросами в январе 1918 г., последовавшая резня офицеров в Крыму казались современникам прямым следствием политики новой власти, особенно после восстановления смертной казни в июне 1918 г. В этом плане обыватели не видели особой разницы между самосудами и репрессиями власти — они воспринимались как разные проявления красного террора. В пробуждавшихся во время погромов и массовых убийств низменных инстинктах толпы проявлялась тяга к сведению счетов со всеми потенциальными врагами. Показательно, что в Севастополе в феврале 1918 г. разъяренные матросы убивали мирных жителей лишь за то, что находили в их квартирах царские портреты[2740]. Образ Николая II, таким образом, несмотря на существенное изменение статуса в 1917 г., для маргинализированных слоев общества оставался сильным раздражителем.