Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

18 июня корреспондент московского «Нашего слова» задал В. И. Ленину вопрос по поводу слухов о бегстве М. Романова и убийстве Н. Романова, на что председатель правительства ответил, «что сведений об этом до сих пор в Совете комиссаров нет. Что же касается Михаила Романова, то из Екатеринбурга получено подтверждение об его бегстве. Однако в политическом отношении бегство Михаила Романова вряд ли, по мнению Ленина, имеет значение»[2752]. Примечательно, что с момента появления слухов ВЦИК десять дней не мог выяснить, соответствуют ли они действительности. Только 27 июня в Москву из Екатеринбурга пришла телеграмма главнокомандующего Североуральским фронтом Р. И. Берзина: «В полученных мною московских газетах напечатано сообщение об убийстве Николая Романова на каком-то разъезде от Екатеринбурга красноармейцами. Официально сообщаю, что 21 июня мною с участием членов военной инспекции и военного комиссара уральского военного округа и члена всероссийской следственной комиссии был произведен осмотр помещений, где содержится Николай Романов с семьей, проверка караула и охраны. Все члены семьи и сам Николай Романов живы, и все сведения о его убийстве и т. д. — провокация»[2753].

В июне — июле 1918 г. убийство бывшего царя обсуждали и в Поволжье. Самарская газета «Волжский день» передавала, что царь будто бы «был застрелен двумя конвоирами, охранявшими его. Убийство было совершено после прогулки, вечером, когда царские узники возвращались в свои покои»[2754]. Несмотря на опровержение слухов газетами Центральной России, поволжская печать со ссылкой на германское посольство и иностранные газеты настаивала на их достоверности. 31 июля «Волжский день» на первой полосе опубликовал уже официальное сообщение Свердлова о казни бывшего царя. Похоже, что жители Самары так и не поняли, когда в действительности он был умерщвлен.

В соответствии с формировавшейся столетиями традицией слухи о казни бывшего царя породили разговоры о том, что государь не умер, а пошел странствовать по России. Рассказывали, что в село Грязнуху Саратовской губернии пришел человек в лаптях и зипуне, во время разговора с местными признался, что он Николай Романов, идет пешком из Сибири в Любаву к семье, но заставил поклясться на иконе, что крестьяне эту тайну никому не откроют. Переночевав и выпив водки, «Николай» приказал проводить его до опушки, прокричать ему «ура», после чего попрощался и ушел в лес[2755].

После опровержения июньских слухов об убийстве Романова появились слухи о его заточении в Верхнетурский монастырь, а также о его перевозе в Москву[2756]. Тем не менее известия о массовых расстрелах заложников едва ли позволяли современникам надеяться на витальный исход екатеринбургского заточения. 10 июля петроградское «Вечернее слово» сообщало о событиях в Екатеринбурге: «На Кусинском заводе, Златоустовского у., расстрелян белогвардейцами взятый ими в плен комиссар златоустовского фронта, член областного совета Малышев. По предложению президиума областного совета уральской областной чрезвычайной комиссией по борьбе с контр-революцией в ответ на белый террор применен красный террор и расстреляны следующие заложники: Первушин, Чистосердов, Мокроносов, Фаддеев, Козлов, Муравьев, Чиков, Андреев, Корсаков, Бронский, Седнев, Нагорный, Дылдин 1‐й и Дылдин 2‐й, Соколов, Агапов, Мамкини, Нахрятов и Зырянов»[2757].

15 июля газеты распространили известие о смерти Алексея Романова. Петроградский «Новый вечерний час» писал: «В Екатеринбурге, в котором находились Романовы, были сделаны приготовления к отражению возможного наступления как чехо-словаков, так и восстания в самом городе. При перевозке артиллерийских снарядов, бомб и т. п., около дома, в котором жили члены семьи Романовых, будто бы разорвалась одна из бомб. Во время поднявшейся суматохи наследник Алексей упал и получил сотрясение всего тела и поранения, которые сопровождались внутренним кровоизлиянием, ибо Алексей, как известно, страдал гемофилией. Спасти его не удалось»[2758]. Таким образом, распространявшиеся слухи упорно предрекали смерть царской семье, которая казалась неизбежной на фоне развязанного террора. Регулярные сообщения прессы можно выстроить в хронику заранее объявленной смерти. Подобная способность массового сознания предсказывать гибель исторических персонажей периодически проявляется в кризисные периоды. Так, незадолго до трагических событий в Угличе 1591 г. народная молва известила о смерти другого несовершеннолетнего наследника — царевича Дмитрия[2759].