Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Однако ментальный кризис имел и институциональное выражение, он проявлялся, в частности, в глубоком кризисе синодальной церкви, терявшей контроль над своими прихожанами, погрязшей во внутренних дрязгах, зашедшей в тупик взаимоотношений с властью. Духовные поиски некоторых священников, в первую очередь тех, кто сотрудничал с религиозно-философскими обществами, резонировали с мечтами интеллигенции о построении нового общества. Часть современников усматривала выход из «тупика безвременья» в собственном культурном «перекодировании» — поиске альтернативных культурных основ в восточном мистицизме, мистическом или рациональном сектантстве, а то и просто в социалистических утопиях. Характерно, что накануне Первой мировой войны часть художников ищет вдохновение в примитивном народном творчестве. Обращение к лубочной традиции дает толчок развитию новых направлений (неопримитивизм, абстракционизм), но также проводит в высокую живопись эсхатологическую тематику.

Российское крестьянство интерпретировало начало войны в религиозно-мифологическом ключе. «Война машин» представлялась наступлением «металлического мира». В этом контексте официальная религиозная пропаганда, представлявшая Вильгельма II в образе Антихриста, просчиталась, так как в народе ответственным за угон мужиков на убой посчитали Николая II. Оскорбления российского императора имели массовое распространение, охватили подавляющее большинство губерний и областей России (лидировали Томская, Саратовская, Московская губернии, Область войска Донского и т. д.), были характерны для всех сословий. 13 % оскорблений (третье место после «дурака» и «грабителя») касались антихристовой природы императора, при этом в 40 % случаев они сопровождались пожеланиями смерти. По мере затягивания войны народная и официальная ее картины все более расходились, приводя к десакрализации власти.

Ментальные процессы имели вполне материальный фундамент в виде растущего рабочего движения, крестьянского недовольства земельным вопросом, ухудшением продовольственного снабжения городов. Многие из этих проблем сохранялись на протяжении всего начала ХX в., но Первая мировая война обострила и углубила противоречия. Накануне Первой мировой войны людям казалось, что в Петрограде начинается революция. Начавшаяся мобилизация, вопреки попыткам официальной подцензурной прессы представить это время в свете общенационального единения, показала, что в широких слоях населения война не вызывает сочувствия.

Первая мировая война впустила эмоции в социально-политическую жизнь. Пропаганда пыталась эксплуатировать патриотические эмоции, чувства сознательных кругов подданных, однако с первых дней войны патриотические митинги стали выливаться в неконтролируемые погромы. Разбор предыстории наиболее известных массовых погромов показывает, что спусковой механизм лежал в области эмоционального, в их основе находился, как правило, иррациональный страх перед «чужим», подпитываемый абсурдными слухами (например, о том, что немецкие шпионы отравляют холерными вибрионами питьевые колодцы). Германофобская пропаганда властей только подливала масла в огонь. Общество захватывала шпиономания, доводившая людей, имевших предрасположенность к нервно-психическим болезням, до умопомешательства. Не только у рядовых обывателей, но и у сотрудников Департамента полиции, рассматривавших сведения о шпионах, участвовавших в наружном наблюдении за подозреваемыми, развивалась паранойя и бред преследования (в просторечии «мания преследования»). Психиатры-современники отмечали, что события военного времени отрицательно сказывались на душевном здоровье общества.

Проводимая властями патриотическая мобилизация общества становилась миной замедленного действия: пропаганда слишком высоко подняла градус риторики общенационального единения среди образованных слоев, вследствие чего первые неудачи на внешнем и внутреннем фронтах привели к сильным разочарованиям. Положительные эмоции радости, восторга, окрашенные в цвета патриотизма, сменялись чувствами разочарования и злости, добавлявших патриотическим основам оттенок досады, оппозиционности, в результате чего новый бурный всплеск патриотических чувств пришелся на февраль — март 1917 г. В эмоциональном отношении революция 1917 г. стала результатом патриотической мобилизации 1914 г., так как, по мнению современников, должна была привести к настоящему сплочению власти и общества, открыть двери новой эпохи.