Слушая других

Запах «сердечных капель» отчетливо расплывался по кабинету. И, хотя заветные флакончики (их было семь и один она даже успела спрятать у себя в тумбочке в пакете с нижнем бельем) я изъял еще в первый день, снабдив ее приличным запасом прозиума, кто-то продолжал её «спонсировать». Не иначе родственники вместе со съестным передают наркотик в бутылочках.

Бабушка выжидающе смотрела на меня.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— А капельницы не будет? — с небольшим раздражением вновь спросила она.

— Нет, вам капельница не нужна...

— Только одна таблетка будет? — в голосе всё больше и слышалось возмущение.

— Да... Вам лучше? — я попытался перевести тему.

— Ну, — следует понимать, как «да», догадался я.

— Вы чувствуете себя активней? Сил больше?

— Ну.

— Ночью спите?

— Ну.

— Не просыпаетесь, засыпаете быстро?

— Ну.

Я развёл руками, приглашая Бабушку самостоятельно прийти к выводу, что если таблетированный препарат в минимальной дозе помогает, то дополнительно ничего не нужно — «не чини то, что работает».

— Я что сюда ради одной таблетки приехала?! — к моему удивлению Бабушка сделала не совсем ожидаемый вывод.

— Нет, вы приехали сюда лечиться и вам помогает этот препарат в... — начал я спокойным тоном, но она прервала меня:

— Одну таблетку я и дома пить могла!

«Вот и пила бы!» — со злобой подумал я, но сдержал себя и примирительным тоном продолжил:

— И этот препарат помогает вам в минимальной дозе, — я улыбнулся, сам себя удивляя не весь откуда взявшимся гуманизмом.

— Ведь это отлично — только одна таблетка!

— Зря приехала... — проворчала Бабушка и с недовольным видом вышла из кабинета.

Я ущипнул себя за переносицу, отпил противный на вкус кофе.

За капельницами едут многие, вера в них сродни новой религии. Качество лечения измеряется не итогом, а процессом — сколько было лекарств и процедур, но главное — как много «прокапали». Десять в вену и столько же в филейные части — «отлично полечили», если только что-то одно, то — «раньше было лучше». Ну, а уж если, как и в этот раз, здравый смысл победил поли- прогмазию,[18] то «зря приехала».

Нет, определенно, для многих лечение это процесс, причем пассивный. «Полежать в больнице, «покапаться», «загипнотизируйте меня» — всё это запросы на пассивное участие, а вот «вылечиться» и «ходить на психотерапию» — подразумевают активное действие со стороны пациента.

Я посмотрел в окно. Солнце начинало пригревать, в пыли возле клумбы купались воробьи. На них без особого интереса охотились два кошачьих, больше мешаю друг-другу, чем помогая. Видимо, кот и кошка.

Зашла Женщина в видавшим лучшее времена мохеровом халате, но с невообразимым макияжем и золотом в ушах на шеи и на пальцах.

Пусть вас не удивляет количество пациентов женского пола. Это ни в коем случаи не показатель дискриминации. Просто на 7 палат в отделении мужских из них лишь две. Да и то, если желающие наберутся. Вопрос: почему так, и сложен и прост одновременно. С одной стороны, мужчине в нашем обществе не принято болеть, ему необходимо «быть мужиком» и «не раскисать». Ему можно спиться, пойти «по бабам» и умереть ранней смертью от сердечно — сосудистого заболевания. А вот болеть и уж тем более лечиться в отделении неврозов — да ни в жизнь!

Женщина кокетливо поздоровалась и уселась на самый край кушетки.

— Мне также, доктор, — сказала она голосом восьмилетней девочки.

— Ммм, «также» — это как? — ответил я.

— Ну, лихотит меня...

— Вас что?

— Лихотит меня, доктор, — она сделала неопределенный жест рукой, пытаясь лучше передать своё состояние.

Я отметил в уме новое слово.

— Так, а что ещё беспокоит?

— Да, в голове... эти... — она сделала такой же неопределенный жест рукой. — Ну, эти. думки.

Я отметил в уме второе новое слово.

— Мысли? — неуверенно спросил я.

— Ага! Думок много!

«Да, — подумал я, — Карвасарский определенно поскупился с литературным описанием симптоматики».

— Так, понял, а что-то ещё беспокоит?

Женщина дотронулась до высокой прически.

— Студень в голове.

«Это мозг», — беззлобно подумал я.

— Ясненько... — я потянулся к остывающему кофе. — Скажите, вы делаете упражнения, что я вам дал?

— Нет, — она брезгливо наморщилась, — там сложно.

— Сложно? — я так и застыл с кружкой в руках.

— Да, там много, я не запомнила.

— Слушайте, там ровно три пункта, — строгим голосом сказал я. — При чём, первый это «закройте глаза», а третий — «откройте глаза».

— Я не запомнила, — она дёрнула головой и с вызовом продолжила:

— Да мне и не поможет! Меня же лихотит и думки! А еще студень этот в голове.

Я с тоской посмотрел в окно. Было видно, как через газон, перепрыгивая клумбы, бежит подросток, за ним гонится санитар, теряя тапочки и рассыпая сигареты из кармана. «Эээ! Стой, дурак!» — кричал санитар с южным акцентом.

— Ладно, а как вы себя чувствуете после вечернего прозиума? — с надеждой в голосе спросил я, оторвавшись от зрелища.

— Никак, — отрезала Женщина.

— Так, — я деловито зашуршал листами истории болезни. — Значит нужно больше дозу сделать.

— Но мне не лучше от него.

— Да, потому что доза маленькая, сейчас поднимем и... — но я не договорил.