Слушайте, о волки!

«…Публику мы пускаем по одному, через короткие промежутки. Я перед балаганом зазываю народ и продаю билеты. Вы – внутри, в полной темноте. Как только кто-нибудь входит в балаган, вы, не говоря ни слова, хватаете его за штаны и за шиворот и выкидываете через задний выход на улицу. Небольшая доступная плата за вход, и вы увидите, что никому не будет жалко отдать за это пару монет. Ручаюсь, что люди желают один другому всяческих пакостей и еще сами нам будут делать рекламу и подбивать своих ближних, чтобы те тоже увидели "сюрприз, который не забывается", что это потрясающая штука!»

…Мы начали в шесть. Первым был какой-то толстый господин, который ждал уже с пяти часов, чтобы с быстротой молнии пролететь через наш балаган и вновь очутиться на свежем воздухе с другой стороны. Я слышал, как он говорил публике:

– Это просто потрясающе! Пойдите посмотрите.

Я не обманулся в психологии толпы. Те, которых уже вышвырнули, нам делали грандиозную рекламу. Через мускулистые руки Местека за полтора часа прошло несколько сот взрослых мужчин. Некоторые давали себя выбросить даже по два, по три раза, а потом снова возвращались в балаган и опять попадали в мускулистые руки Местека. На всех лицах была радость, довольство. Я заметил, как многие приводили своих знакомых, от всего сердца им желая, чтобы они тоже испытали на собственной шкуре "грандиозный сюрприз" (Ярослав Гашек, 1920 год)

Удивительно: но люди, пролетев через балаган мистера Барнума за свои шестьдесят-семьдесят лет (то есть с быстрой молнии), вместо того, чтобы выйти на ярмарочную площадь перед цирком, и во всю глотку гаркнуть «Народ! Не ходите туда: меня обманули, и вас надуют!», или хотя бы строго-настрого заказать собственным детям не только входить в цирк, но даже приближаться к ярмарочной площади, всё охотнее принимают на себя роль зазывал мистера Барнума. Пройдя земную жизнь уже не только до половины, как сеньоре Данте, а значительно дальше, человек эпохи Рагнарёка со странным упорством продолжает убеждать и себя, и окружающих в том, что только в цирке уродов и можно получить самые запоминающиеся впечатления и самые необходимые знания. Те, кто вместе с ним уже вылетели с обратной стороны балагана, или ещё продолжают пялиться на арену, оказываются перед непростым выбором: либо подпевать, либо честно надеть ослиные уши и помолиться прямо в них лицом на восток, в надежде на вразумление если не для себя, то хотя бы хотя бы для всех стоящих в очереди в кассу. Сомнение, однако, длится недолго: в кармане жужжит смартфон, на ум приходит невыплаченный кредит и два полуприкрытых уголовных дела, на всякий случай подготовленных для адепта на входе в цирк, за рукав тянет молодящаяся жена, чьи ботоксные скулы и следы солярия наводят на мысль о порохе в пороховницах, в спину дышат раздолбаи-дети, по дороге из клуба расколотившие иномарку об дурака-пенсионера, у колен гурьбою толпятся внуки, не вынимая глаз из одиннадцатого айфона, – всё, решение принято, адепт принимает входящий звонок и торопливо говорит в трубу «Да, братан, давай, подтягивайся: тут всё путём, я тебе и очередь занял…» У тех же, кто ещё стоит в кассу, или только вошёл в зал и уставился на сверкающую павлиньими перьями задницу укротительницы тигров, выбора практически не остаётся: они проведут в этом балагане ближайшие сорок-пятьдесят лет, а потом их либо выбросят с заднего хода по окончании представления, либо – что гораздо чаще случается – просто вынесут с этого же хода ногами вперёд, потихоньку, и в паузе, пока выступают клоуны, чтобы не слишком отвлекать остальную публику.