Слушайте, о волки!

Ученик метапсихолога вспоминает, что однажды ему пришлось стать очевидцем разговора видного писателя-духоборца с директором одной из многочисленных российских гидроэлектростанций. Писатель мягко интересовался, не стыдно ли собеседнику по утрам смотреться в зеркало, и как он себя чувствует при мысли, что вся его жизнь связана с уродованием природного ландшафта, затоплением окрестных деревень и кладбищ, лесов и плодородных земель, и выжиманием последних соков из многострадальной русской реки и земли, в обмен на зарплатную подачку от прислужников мирового империализма. В ответ директор ГЭС, мужественно борясь с периодически возникающим заиканием (sic!, отмечает метапсихолог), горячо убеждал писателя-провокатора, что и спит он прекрасно, и днём чувствует себя настоящим героем, потому, что вся его жизнь, напротив, посвящена светлой борьбе за обеспечение населения электрической энергией, а плата за цивилизацию – она и есть плата за цивилизацию, и нечего тут сопли разводить: РАО «ЕЭС» всё равно больше и ценнее любого кладбища. Правда, прижатый глубоким взглядом родновера к самому краю сибирской реки, допрашиваемый периодически сбивался на эзопов язык, говоря о корпоративной культуре, и о своей невозможности как должностного лица сказать более того, что он может сказать: однако тут же приходил в себя (или выходил из себя, наш ученик не смог до конца оформить его психологический портрет) и горячее прежнего бросался в контрнаступление, старательно пытаясь при этом встать спиною к солнцу.

Приведённый пример, собственно, как раз и подтверждает, на какие душевные подвиги приходится идти людям, не просто купившим билет в цирк, но и претендующим на место даже не в зрительном зале, а на самой арене: хотя бы в качестве конферансье, суфлёров или подносчиков реквизита. Настойчивые попытки возгонки собственного кундалини не выше третьей чакры, и только для того, чтобы направить его из собственного солнечного сплетения на затопление окрестных лесов и деревень в целях корпоративного обогащения – это само по себе действие крайне спорное, ограничивающее представление человека о собственном предназначении на земле. Но фокус мистера Барнума, как мы уже выяснили, ещё и в том, что практикующий такое безобразие йог помимо своей воли оказывается перед необходимостью продажи хрена за огурец: то есть перед необходимостью систематически, и вопреки очевидному, убеждать и себя, и окружающих в том, что его путь наполнен добром и светом (пусть даже и электрическим). Комфортно жить в ощущении безобразия, творимого собственными руками, способно только крайне небольшое число потомственных колдунов: однако даже их совместных усилий, при всём их желании, не хватило бы на преграждение всех рек, вырубание всех лесов и сокращение населения до проектной отметки в один золотой миллиард.

На их счастье, вокруг цирка мистера Барнума уже толпится огромное количество желающих хлеба и зрелищ зевак: ибо им, как мы уже выяснили, ещё на в детстве на горшке продемонстрировали яркую афишу. Любому из них теперь можно запросто продать билет: особенно, если убедить его, что сидеть он будет на два ряда ближе к арене, чем большинство его земляков из деревни Кукуево, откуда он двадцать лет добирался по бездорожью до райцентра. Если же намекнуть адепту, что билет он получает по спецтарифу, недоступному для четырёх пятых оболваненной публики, а его личной перспективой является переход из зала на арену (а то и, чего доброго, даже за кулисы цирка мистера Барнума) – можно быть уверенным, что посетитель вцепится в свою жизненную возможность всеми четырьмя зубами, которые ему удалось сохранить на предыдущем этапе борьбы за жизненный успех. То обстоятельство, что теперь он всю жизнь будет заикаться, прятать лицо от солнца и произносить слова об ограничениях, накладываемых корпоративной культурой (вроде тех, которые произнёс видный российский банкир в ответ на вопрос об отсутствии филиалов его банка в Крыму), уже никак не может затмить захватывающее его чувство сосания под ложечкой: которое, впрочем, как мы уже выяснили чуть ранее, в действительности является не чувством от взмывания ввысь, а ощущением лыжника, под ногами которого закончился трамплин, и которому совсем скоро придётся исполнять сложный телемарк, чтобы не убиться оземь.