Слушайте песню перьев

Ночью делали короткие привалы. Люди валились как мертвые, не выпуская из рук оружия. Но едва только начинался настоящий сон, как в уши ввинчивалась команда: «Подъем!» — и опять деревья, поляны, кусты, которых уже не замечали. Они проходили перед глазами, как продолжение сна, как длинный выматывающий кошмар.

На одном из привалов бросили две фуры с одеждой и кое-какими припасами. Лошадей, сбивших ноги, пристрелили. Станислав освежевал их и вырезал из туш лучшие куски мяса.

Несколько раз пытались связаться с Пинчувом, но Центр не отвечал.

Дожди кончились. Над заброшенными гибнущими полями стояла звенящая сушь. В лесах тоже все пересохло. Хворост трещал под ногами, и .в бурую пыль рассыпались прошлогодние листья.

— Хоть бы наткнуться на какой-нибудь отряд Гвардии, — бормотал Ян Косовский.

Но леса будто вымерли — ни гвардейцев, ни швабов.

На третью ночь Федорчук решил сделать большой привал. Надо было дать людям хороший отдых.

Нашли место около небольшого ручья. Поужинали наскоро. И валились спать.

○

— Кто-то сильно толкнул Станислава в бок. Станислав резко поднялся на колени и через секунду был уже на ногах. Рука автоматически передернула затвор карабина.

— Ты это… потише. Ведь он может выстрелить, — сказал человек, разбудивший его.

Станислав присмотрелся. Перед ним стоял Каминский.

— Твоя очередь идти в дозор, — сказал он.

— Куда? — спросил Станислав.

Каминский показал на восток.

— От лагеря далеко не отходи. Шагов пятьдесят вперед, потом назад. Не кури. А если сильно захочешь — прячь огонь в рукав.

— Уг, — сказал Станислав. — Понял.

Повесив карабин на шею, как это делали швабы, он положил на него обе руки и пошел в темноту.

Ночь принесла в лес слабую прохладу. Остывая, сильно пахли смолой деревья. Над ними в невероятной высоте синими и желтыми искрами мерцали звезды.

Станислав стоял, прислонившись спиной к осине, и слушал тишину. Она была такой же, как и в лесах Толанди, и звезды были такими же, и люди, которых он охранял, были похожи на его соплеменников. Такие же гонимые и такие же несломленные. Они умели улыбаться и шутить в самые трудные минуты, они помогали друг другу и неистово любили свободу. Они ненавидели швабов так же, как и он. Теперь он полностью доверял им. Права была мать, когда говорила, что есть хорошие белые и есть белые-негодяи. Прав отец, сказавший однажды, что в будущем тропы красных и белых обязательно должны сойтись в одной общей дороге к солнцу. Да, тропы начали сходиться, но они бегут по земле горя и крови. Сколько еще отважных воинов закроет глаза навсегда, прежде чем наступит победа?..

Он всматривался в темноту, но перед глазами стояли не смутные тени деревьев, а тот вечер за несколько дней до оккупации Кельце фашистами, когда мать впервые заговорила с ним о будущем.

○

Станислава просматривала газеты, изредка взглядывая на сына. Он перелистывал журнал и пытался прочесть надписи под фотографиями. Он уже разбирал по складам несложные фразы. На улицах останавливался почти у каждой вывески и, шевеля губами, читал: «Цу-кер-ня», «Дам-ски зак-лад фри-зер-ски», «Оп-ти-ка». Он никогда не спрашивал значения слов, а пытался понять их сам, разглядывая вещи, разложенные в витринах. Когда он заходил в тупик, мать помогала ему, и делала это незаметно, ненастойчиво, чтобы не оскорбить его самолюбия. Она знала, что он, как все индейцы, не любит показывать свое незнание.

Он давно заметил взгляды матери. Он чувствовал, что она хочет что-то сказать, и ждал, когда она начнет. И она наконец решилась.

— Сын мой, отложи журнал и послушай меня. Он послушно закрыл журнал и бросил его на стол.

— Сат-Ок, тебе уже девятнадцать лет. Девятнадцать Больших Солнц прошло над землей с тех пор, как ты закричал первый раз в моем типи.

Она говорила не по-польски, а на шауни, чтобы он хорошо понял все.