Слушайте звезды! (сборник)

Гришин вертелся в своем операторском кресле, словно черт на сковородке. С выносного пульта, стоявшего напротив бронированного окна, Гришину то и дело подмигивали разноцветные огоньки сигнализаторов. Постороннему человеку количество лампочек, кнопок и тумблеров на пульте, вероятно, показалось бы чудовищным. Чтобы увидеть все эти сигналы, оценить их значимость и срочность и в доли секунды правильно отреагировать, надо было иметь десять пар глаз, десять пар рук и десять голов. Гришин обходился одной единственной головой и двумя руками. Он знал свое дело. Глаза его неотрывно следили за тем, что происходило за толстой стеклянной броней — на стартовой площадке и вокруг нее, боковым зрением автоматически отмечая сигналы, в невероятной сумятице высвечивавшиеся на пульте. Руки же порхали по кнопкам и переключателям со скоростью, которая сделала бы честь профессиональному пианисту.

Ситуация была не из легких. К станции приближался беспилотный транспортный корабль, который надо было посадить, дозаправить и отправить дальше по маршруту. На все это отводилось три с половиной часа. Сейчас корабль просматривался бледной желтой точечкой на черном небосклоне. Гришин уже перевел корабль на ручное управление со своего пульта, и сейчас все, что происходило за сотни километров в черном звездном небе, целиком зависело от его рук, внимания и опыта. Гришин уже не в первый раз сажал беспилотники, и каждый раз его охватывал азарт, как будто он сидел у игрального автомата, гоняя по столу шарик, а не сажал многотонный неповоротливый корабль. Гришин елозил по своему креслу, крякал, вздрагивал, бормотал проклятия и даже успевал грозить в небо кулаком. Второй член станционной команды, бортинженер. Вектор, не проявляя ни малейшего интереса к тому, что происходило за пультом, равнодушно прихлебывал кофе из пластмассового стакана. Корабль подошел уже настолько близко, что из еле заметной точечки превратился в яркую полоску, которая теперь медленно перемещалась по черному небу, время от времени заслоняя собой звезды. Руки Гришина запрыгали по пульту еще быстрее. В этот момент тихо открылась дверь, и в рубку вошел вспомогательный ремонтный робот, который с недавних пор получил кличку Глупый Майк.

Физиономия у Майка и в самом деле была глуповатой. Было ли это шуткой конструкторов или просто случайностью, но на его металлическом лице навеки застыло выражение безграничного тупого самодовольства, что вечно являлось предметом шуток всех сменных экипажей.

Однако, кличку свою Майк заработал не только из-за этого. Однажды, ликвидируя короткое замыкание, Майк получил разряд в полтора миллиона вольт, и в его мозгу произошли какие-то изменения, в результате которых робот, образно говоря, свихнулся. Говорить о недуге, постигшем Майка, считалось на станции дурным тоном, однако Гришин в душе не сомневался, что Майк был идиотом от рождения, а полученная производственная травма лишь освободила дремавшее в нем дегенеративное начало.

Постояв посреди комнаты, Майк переступил с ноги на ногу и тоном обиженной великосветской дамы заявил:

— Почему никто не предлагает мне сесть? В приличном обществе кавалер всегда уступает место даме.

Гришин дернулся в своем кресле и ткнул не ту кнопку, отчего пронзительно заверещал скрытый где-то в панели звонок. Майк глубокомысленно заметил:

— У вас подгорело.

Не поворачивая головы, Гришин сделал неопределенный жест рукой. Его рубашка взмокла от пота и прилипла к лопаткам. За окном, в восьми километрах над станцией, завис транспортный корабль, и рев его двигателей проникал даже сквозь шестиметровые бетонные стены, заставляя вибрировать в рубке каждый незакрепленный предмет. Гришин включил светофильтры. Стекло мгновенно потемнело. Стартовая площадка исчезла из поля зрения. Лишь в верхнем углу слева бился и трепетал, опускаясь все ниже и ниже, толстый густооранжевый язык — факел пламени двигателя спускавшегося корабля. За окном замерцали силуэты стартовой арматуры — это пламя ударило в базальтовые плиты, которыми было выложено взлетно-посадочное поле.

— Перекос — восемь сотых градуса, — сообщил сам себе Гришин и удовлетворенно хмыкнул. Перекос был на четыре сотых ниже допустимого. Гришин был специалистом экстра-класса. Мало кому удавалось завести корабль на посадку с такой точностью.

— Гришин, — снова подал голос Майк. — Принесите мне, пожалуйста, конфетку.

— Пошел вон!

Нервы Гришина не выдержали, и он подскочил в своем кресле, словно его толкнула снизу мощная пружина. Однако момент был слишком серьезен, корабль уже завис над стартовой площадкой, и Гришин снова опустился на свое место, яростно бубня что-то себе под нос.

— Если вы будете мне хамить, Гришин, я пожалуюсь на вас Вектору, — пообещал Майк и, повернувшись к бортинженеру, произнес:

— Ха-ха-ха! Не правда ли, он сегодня чрезвычайно раздражителен?

Вектор что-то промычал в ответ, делая вид, что внимательно рассматривает кофе на дне стакана.

— Впрочем, не стоит на него сердиться, — продолжал Майк все тем же тоном. — Раздражительность — это признак слабости ума, не правда ли?