Слушающие

Уайт думал о долгих подах прослушивания и удивлялся, как люди могли выдержать их. Тем временем шепот стал громче и преобразился в шум атмосферных помех. Потом что-то еще, доносящееся все яснее, почти понятное, начало пробиваться так, как бывает, когда мы очень малы и лежим в полусне в кровати, а в соседней комнате разговаривают взрослые и мы не можем понять, о чем они говорят, не можем проснуться настолько, чтобы послушать, но знаем, что разговор продолжается...

А потом Уайт услышал обрывки музыки и голоса, обрывки фраз между атмосферными помехами. Говорили чтото бессмысленное, но все-таки говорили.

"СТУКТРЕСКСТУК, - говорили они. - Осмелился ще ТРЕСКСТУК твой друг и советник ТРЕСКТРЕСК музыка СТУКТРЕСКСТУК еще один визит к Алленам СТУКСТУКТРЕСК оставайтесь на этой частоте СТУКТРЕСК музыка: бар-ба-сол-бар СТУК вам спальню термитов ТРЕСКСТУКСТУКСТУК в аккорде будет ТРЕСКТРЕСКСТУК в выступлении поборника СТУКСТУК музыка СТУКТРЕСК единственное, чего следует опасаться ТРЕСК а теперь Вики и СТУКСТУКСТУК здесь нет духов ТРЕСКСТУК музыка: бу-бу-бу-бу СТУКСТУКТРЕСК может ли женщина после тридцати ТРЕСКСТУКСТУКСТУК приключения шерифа СТУКТРЕСКТРЕСК музыка СТУКСТУК это какая-то птица ТРЕСК только настоящий СТУКТРЕСК ликующее сообщение ТРЕСКТРЕСКСТУК приветствую всех СТУКТРЕСКСТУК музыка СТУКСТУКТРЕСК то есть из-за парня ТРЕСК счет и еще двойную СТУК..."

- Голоса, - сказал Уайт, когда вернулась тишина.

- Голоса, - согласился Джон.

Уайт отметил, что они произнесли это слово по-разному. Джон - возбужденно и радостно, а вот сам Уайт никакой радости не испытывал. Его беспокоила мысль, что где-то там, в сорока пяти световых годах отсюда, какие-то создания с аппаратурой слушают передачи, приходящие с Земли, чужие уши слушают земные голоса и посылают их обратно, изорвав и испачкав, Он часто выступал по телевидению, а в последнее время," по радио, с тех пор, как оно вновь обласкало -его, и ему не нравилась мысль, что его голос и изображение несутся "неутомимыми волнами в бесконечность, где кто-то или что-то может их перехватить и таким образом завладеть частью его самого. Ему очень не хотелось верить в это.

- Может, это просто эхо, - сказал он.

- С расстояния в сорок пять световых лет? - спросил Джон. - Мы бы тогда ничего не приняли.

Уайт попытался представить себе невообразимое расстояние между звездами, которое должны были преодолеть эти голоса по пути к тому далекому месту и обратно, но человеческое воображение его пасовало перед этой задачей. Тогда он вообразил себе муравья, ползущего из Вашингтона в Сан-Франциско и обратно, но и это не помогло.

- Может, это где-то ближе, - сказал он.

- Тогда мы не принимали бы программы девяностолетней давности, - заметил Джон.

- А может, все эти годы они летают над нами. - Уайт помахал рукой в воздухе, словно желая смести эту мысль, как нити паутины. - Знаю-знаю, это тоже невозможно. Правда, не более невозможно, чем чужаки, посылающие нам Послание черт-те откуда.

"Или вот это", - подумал он, глядя на листок, полученный от Иеремии. На нем виднелся рисунок черной тушью, похожий на работу талантливого любителя, возможно, самого Иеремии. Рисунок изображал стилизованного ангела с ореолом над головой, с крыльями, распростертыми за плечами, с божественным спокойствием на лице и руками, разведенными в жесте благословения.

Это был ангел милосердия, несущий послание божественной любви, и был он в рамке из цветочной гирлянды,.. "С помощью какой невероятной магии, - подумал Уайт, - голоса превратились в нечто подобное?"

- Вся космологическая картина делает это вполне возможным, - сказал Джон. - Там должна существовать разумная жизнь. Невозможно, чтобы где-то в Галактике не было существ достаточно разумных, достаточно любопытных и способных связаться с нами сквозь бездну световых лет, жаждущих найти себе подобных, тех, которые могут взглянуть на самих себя и на звезды и удивиться...

Захваченный на мгновенье видением Джона, Уайт взглянул на лицо своего сына и, увидев на нем вдохновение и экстаз, подумал: "Ты чужой мне, и я никак не могу с тобой договориться".

Все дело в том, что он любил этого парня и не хотел видеть, как тот страдает. Он хотел избавить его от мук, избавить от усеянного терниями пути познания мира. В этом и заключался смысл гуманизма: познавать мир, учась на поражениях и ошибках других, а не повторять все заново в каждом поколении.

Уайт знал ответ Джона: это, мол, нисколько не лучше инстинкта. Быть человеком - значит уметь сделать что-то свое.

"Ну, почему это всегда кончалось так? Хоть он и чужой мне, я должен как-то понять его".

На Пуэрто-Рико было тихо. Проезжая по накрытым сумерками дорогам в своем мощном черном лимузине, ждавшем его в аэропорту, Уайт слышал лишь тихое урчание паровой турбины. Он попросил открыть окна и вдыхал аромат деревьев и трав и доносившиеся издалека запахи рыбы и соленого моря.