—
—
—
— Кертис, ты, что, оглох?
—
После этого она ушла.
— Иду! — крикнул Кертис через стену, разделявшую его спальню и спальню матери. Он поднялся с кровати и вышел в коридор. Из-за своей запертой двери Орхидея попросила:
— Принеси мне сегодня воду в бокале, — и снова закашлялась. Она кашляла натужно и сильно, словно старалась ускорить сына.
— Да, мама, — ответил Кертис.
Он направился в небольшую кухоньку, включил верхний свет и потянулся к верхней полке, где на квадратной черной вельветовой подставке стоял красивый бокал. Он оказался тяжелым, но его вес приятно ощущался в руке, а вокруг его основания поблескивало множество бриллиантовых граней. Когда Кертис открывал кран, трубы жалобно загудели, прежде чем позволили набрать чистой воды. Затем он отнес бокал матери, сидящей в постели — в настоящем гнезде из подушек — со включенной тусклой лампой на прикроватном столике, благодаря которой по стенам комнаты плясали тени.
— Тебя только за смертью посылать, — проворчала Орхидея. — Ты разве меня не слышал?
Он протянул ей воду, а затем решил сказать правду.
— Я просто разговаривал кое с кем.
— Я не слышала, чтобы ты говорил по телефону.
— Я говорил не по телефону.
Ее рука замерла с бокалом у самых губ. Затем она все же сделала несколько глотков воды и запрокинула голову, как будто ей нанес удар ее смертельный враг.
— Боже, помилуй! — воскликнула она. — Помилуй, помилуй меня…
— Ты же не думала, что
— Я не хотела этого знать. И сейчас не хочу.
Кертис уже хотел рассказать ей про то, что его собеседница — девочка десяти лет, у нее отец-бизнесмен и водитель по имени Хартли, который забирает ее и ее младшего брата из школы, поэтому она, должно быть, явно богата и живет где-то в прекрасном доме. Но он не стал этого говорить, потому что его мать не желала этого знать.
— Нужно что-нибудь еще?
— Побудь со мной немного, — попросила она. — Хорошо?
Кертис кивнул. Он сел напротив ее кровати в старое кресло, окрашенное в множество оттенков серого, которое просело под его весом.
— А дождь все идет… — сказала она.
— Да, мэм.
— Мне грустно, когда идет дождь. Звук падающих капель кажется мне очень… одиноким.
Кертис промолчал, понимая, что сейчас речь продолжится. Он хотел послушать мать, позволить ей излить на него всю ту тяжесть, которую она носила в душе — о том, чего она никогда не понимала.
Она сделала еще один глоток воды и повращала бокал в своих хрупких руках.
— Твой отец, — тихо заговорила Орхидея, — сделал мне предложение, когда шел дождь. Ты это знал? — он подождала, пока он отрицательно покачает головой. — Так и было. Мы возвращались с танцев и прогуливались по улице. Начался дождь, и я прижалась к нему, потому что он был, как… как большая
— Да, мэм, — ответил Кертис.
— Это тяжело, — пробормотала Орхидея, — смотреть, как кто-то ускользает от тебя. Это… как маленькая смерть. Мне так кажется. Ты ломаешь голову, стараясь понять, что можно сделать, чтобы все исправить. Смеешься, когда в душе готов зарыдать, потому что смотришь через комнату на человека, которого любишь, а видишь лишь призрак, стоящий на его месте. О… слышишь гром? Как будто он пронесся через весь наш дом.
Кертис решил заговорить:
— Я хотел бы хоть что-то сделать, чтобы ты почувствовала себя лучше, мама. Если бы ты позволила мне отвести тебя к…
— Никаких врачей, — перебила она. — Ах… это так дорого! Я потратила все сбережения, когда водила