— Даже если и так, — рассудительно заметил Хант. — Суд — дело долгое, за то время, что улики собирать будут и заседания проводить, мы успеем не только до столицы дойти, но и целую армию собрать.
— Нельзя ждать! — вспыхнул Эйзер. — Если бы с командиром все было в порядке, он давно бы уже вестника прислал, не нам, так жене своей.
Взгляды лордов обратились на меня.
— Так ведь, миледи? — потребовал моей поддержки Эйзер.
Я молча кивнула.
— А вы что думаете, леди Крон? — спросил Хант.
В его светлых глазах мелькнули алые искры.
Я не торопилась отвечать, взвешивая все за и против, прислушиваясь к внутренним ощущениям и пытаясь понять сменяющие друг друга орнаменты.
— Миледи? — поторопил меня Грой.
— Я бы очень хотела, чтобы вы отправились в столицу и сумели поддержать моего супруга и помогли ему вернуться домой целым и невредимым, — ответила я и, переждав одобрительный гул, добавила: — Но, полагаю, лорд Хант прав. Нужно дождаться вестника и только тогда решать, что делать. Если лорд Штефан в безопасности, а ваш поход на столицу будет расценен императором как угроза, то от этого пострадают все: и мой муж, и вы. А если графу грозят суд и казнь, то вам нужны гораздо большие силы, чем те, что есть сейчас, и ваш поход опять-таки не будет иметь успеха.
В зале стало тихо. Арны смотрели на меня пристально, я видела в их глазах удивление и неверие.
— Миледи права, — негромко произнес лорд Хант. — В обоих случаях мы только все испортим.
Ему никто не возразил, и я поняла, что арны согласились с моим решением. Только вот радости оттого не испытала. Как бы там ни было, но Штефан оставался в столице, среди людей императора, а Гойко с Давором мало чем помочь могли.
— Думаю, пора расходиться, — поднялся из-за стола Войд. — Хватит на сегодня разговоров.
Арны молча встали со своих мест.
— Миледи, — мне достались неглубокие поклоны, и вскоре я осталась в столовой одна.
— Его величество очень занят…
— Его величество не может вас принять…
— Его величество велел вам приходить завтра…
Каждый день новый отказ. Каждый день новое унижение. Каждый день он видит в глазах придворных злорадство и слышит уничижительный шепот, эхом отражающийся от стен.
— Ваше сиятельство, доколе вы будете это терпеть? — Гойко оторвался от стены, которую подпирал в его ожидании, и гневно посмотрел на шпили императорского дворца. Солнце окрашивало их алым, и они блестели, словно облитые свежей кровью. — Надо напомнить кривоногому, кто вы такой!
— Уймись ты, сварново семя, — проворчал Давор. — Не слушайте этого дурня, милорд, это у него от жары размягчение мозгов случилось.
— Что, так и проглотим все эти унижения? — вспыхнул Гойко, и его уши воинственно оттопырились.
— Ты что, в чан с бельской настойкой в детстве падал? — Давор насмешливо посмотрел на друга. — Все куда-то торопишься, все на месте усидеть не можешь!
— Я-то не падал, а вот тебя, похоже, в бочку с анирским зельем роняли, уж больно ты трусливый!
— Хватит, — пресек спор Штефан. — Дома поговорим.
Он взлетел на коня и, не оглядываясь, поскакал к Эреон-нье. Внутри у него все бурлило от негодования, но он не позволял эмоциям взять верх над разумом. Годами выработанная привычка не поддаваться чувствам и здесь пригодилась. Рано или поздно Георг его примет, надо только набраться терпения. И он наберется. Вытерпит, переждет, но однажды, когда появится возможность, припомнит императору все — и нынешнее пренебрежение, и былые несправедливости.
Штефан ничего не забыл: ни позорную отставку, ни покушения, ни забвение, которому его предали. Если бы еще знать, что дома все в порядке, но Илинка, видать, обиделась на него, молчит, ни одной весточки за все это время не прислала, ни на одно его послание не ответила. А у него вся душа извелась и сердце ноет, как кости в непогоду. И мысли дурные в голову лезут. Вдруг разлюбит? Вдруг к обиде своей прислушается и сбежит?
— Милорд, как думаете, долго нам еще ждать? — спросил Давор, пристраиваясь с ним рядом. Гойко чуть отстал, видимо, пытаясь остыть от гнева.
— Учитывая мстительный характер Георга, седмицу-другую, — ответил Штефан, все еще думая о жене.
— И что? Будем ждать?
— Если уедем, неподчинение императору могут приравнять к измене.
Бросить бы все да в Белвиль рвануть. К Илинке.
— Снести бы к рагжу и этот проклятый дворец, и его хозяина! — в сердцах выругался Давор. — Значит, пока мы нужны были, так Георг перед вами заискивал, а как нужда отпала, так и показал свое истинное лицо.
— Ничего, Давор, придет время — поквитаемся, — посмотрел на друга Штефан.
Больше они не разговаривали. Молча доехали до особняка, спешились и вошли в дом.
— Милорд, прибыл гонец из Белвиля, — тут же доложил дворецкий.
— Где он?
Штефан почувствовал, как быстро забилось сердце. А перед глазами лицо нежное мелькнуло. Элиния… Если с ней что-то случилось…
— На кухне, — ответил дворецкий, и он расслышал в его голосе неодобрительные нотки.
— Жду его в кабинете, — бросил Штефан, с трудом удержавшись от желания самому ринуться на кухню и узнать, с чем прибыл гонец.
— Да, милорд.