Служанка

Штефан стремительно выпрямился и оглянулся. Ну конечно. Гойко. Кто еще мог подкрасться так незаметно?

— А тебе чего не спится? — вопросом на вопрос ответил он.

— Да вот, решил по окрестностям прогуляться, покумекать, что тут к чему.

— Покумекал?

— Ну, есть маленько.

— И кто она?

Штефан провел ладонями по мокрым волосам.

— Вы о ком, командир?

— Та, из-за которой ты ночами по двору бродишь.

Он прищурился и посмотрел на Гойко, наблюдая, как вспыхивают худые щеки, как ярко алеют оттопыренные уши, как заливается румянцем лицо его бывшего ординарца. Штефан знал эту особенность Гойко. Тот всегда краснел вот так, чуть ли не всем телом, и парни любили дразнить его, называя даной Гойкой.

— Да есть тут одна, — не стал отпираться ординарец. — Златой кличут. Ох и красивая девка! Я бы на такой женился. Одна коса чего стоит, куда там варнийским бабам! И стать. Такая целый полк сыновей родит. Как думаете, милорд, пойдет она за меня?

Штефан усмехнулся. Молодой Гойко. Горячий, влюбчивый. Глупый…

— А чего ж не пойти? — ответил он. — Пойдет. Бабье дело такое — кто предложит, за того и выйдет. Только ты не торопись. Жениться всегда успеешь, приглядись пока, обстановку разведай, на характер посмотри-проверь. А дальше видно будет. Если не передумаешь — выделю дом в деревне, чтобы было куда молодую жену привести.

— Спасибо, командир, — Гойко покраснел еще сильнее, а потом вдруг подошел к бочке и сунул свою лохматую голову в воду.

Штефан хмыкнул. Похоже, от любовной лихорадки одно лекарство — ледяная водица.

— Ох, хорошо! — отфыркиваясь, крикнул Гойко. — А что, милорд, ваша-то краля надолго пожаловала?

Бранимиру Гойко не жаловал. Вот как старый Берден Штефану от дома отказал, так Гойко за него и обиделся, и обиду эту на Миру перенес.

— Пока не знаю, — направляясь к дому, ответил Штефан.

Он и правда не знал. Как-то не до того было. Закружило его, затянуло в омут, всю власть зверю отдал, позволил тому натешиться. А сейчас вот отрезвление пришло. И раскаянием затопило. Особенно когда про Илинку вспоминал. И так горько на душе делалось. И страшно. Где она сейчас? Куда подалась, в какие края? И как одна выживет? Ее ведь любой обидеть может, а она и слова в ответ не вымолвит.

Штефан стиснул кулаки. Одна мысль о том, что девчонка бредет одна по дорогам Стобарда, причиняла ему физическую боль. Почему она сбежала?

Глупый вопрос. Гордая. Не вынесла, что он ее на Миру променял. А как было не променять, если зверь дурниной воет, покоя не дает? Один раз он его одержал, а дальше что?

— Что-то не так, командир? — настороженно спросил идущий рядом Гойко.

Все не так. Душа не на месте. Стоило только из угара животного вынырнуть, как маета одолела. Точит и точит. Бедой грозит.

— Это из-за покушений? — не отставал Гойко, и Штефан кивнул.

Не признаваться же, что из-за девчонки безродной мучается?

— Не стоит, милорд. Мы вас в обиду не дадим. Все это осиное гнездо разворошим, всех на чистую воду выведем.

Да некого уже выводить. После той записки, что Илинка оставила, он сам все решил. По-своему. Нет больше ни Салты, ни Лершика, ни Владко. От болотной лихорадки померли. Не стал он ждать, пока дознаватели их допросят. Если девчонку немую свидетельствовать против него заставляли, то уж этих обязательно разговорили бы. И доказательства его «измены императору» сумели бы добыть. Вот и пришлось яд дорника использовать. Старое средство, надежное, ни один дознаватель не подкопается. К тому же и в тюрьму его пронести несложно оказалось, Бранко легко справился. Осталось только до Стрена добраться, но тот опасливый, забился в нору, охраной себя окружил и из Старкона носа не кажет. Ну да ничего. Он терпеливый, подождет.

— Ладно, Гойко. Буди парней, задание у меня для вас будет, — поднявшись по ступеням, сказал Штефан. — И Кражича найди. Пусть ко мне зайдет.

— Слушаюсь, командир, — сверкнул улыбкой Гойко, и уши его оттопырились еще больше. Не иначе, от усердия.

Штефан хмыкнул и пошел к кабинету. Пора было браться за дела.

* * *

— Штефан, что ты такое говоришь?

Бранимира смотрела на него с плохо скрытой обидой. Ее красивое лицо исказила неприятная гримаса, пухлые губы искривились, казалось, еще немного, и девушка расплачется, но он знал, что слезы — это не про Миру.

— Куда ты собрался? А как же я? Неужели я для тебя ничего не значу?