Служанка

— Да! — повернулась к нему Мира. — Да, Штефан. Мне нужна твоя любовь, мне нужны твоя страсть и твоя поддержка. И я хочу быть с тобой столько, сколько это возможно, пока…

Она не договорила, а он усмехнулся.

— Прости, Мира, но у меня нет времени. Я распоряжусь подготовить твою карету.

В комнате повисло молчание. Штефан не торопился его нарушать, внимательно наблюдая за стоящей напротив девушкой. Все-таки хороша. Удивительно хороша. Не зря Миру называют первой красавицей империи.

— Выгоняешь? — спустя несколько минут спокойно спросила Бранимира, и в этом спокойствии ему почудился дурной знак. — Что ж, я уеду. Только не рассчитывай, что сможешь меня вернуть, Штефан.

Он и не рассчитывал. Наверное, сейчас, когда между ними все стало окончательно ясно, он даже испытал облегчение. И теперь ему хотелось только одного — чтобы Бранимира поскорее уехала и он смог бы наконец заняться делами. И заглушить ими ту тоску, что прочно поселилась внутри.

— Рад был снова тебя увидеть, Мира, — Штефан поцеловал холеную белую ручку и поднял взгляд на прекрасное, но непроницаемое в своей бесстрастности лицо.

— Благодарю за гостеприимство, лорд Крон, — обронила Бранимира и отвернулась.

Больше они не разговаривали. Девушка отошла к окну, а Штефан постоял немного, глядя на ее прямую, обтянутую синим шелком спину, и вышел из спальни. Ему там нечего было делать. И хотя зверь недовольно рычал внутри, Штефан был рад, что четырехдневному безумию пришел конец. Он словно вернулся к себе прежнему. Еще бы совесть унять… И лицо девичье, синеокое поскорее забыть.

Он провел по лбу рукой и посмотрел на серые каменные стены. В душе всколыхнулась старая нелюбовь к родовому замку. Все-таки удивительная штука — жизнь. Думал, никогда больше не вернется в Белвиль, однако из всех мест, куда мог уехать, выбрал именно его — мрачный, холодный дом своего прошлого. Перед глазами неожиданно ярко мелькнуло видение: темнота подвала, дед, держащий на поводке Молнию, тяжесть ритуального ножа и умные синие глаза, глядящие на него преданно и обреченно. Штефан поморщился. Она ведь все понимала, его верная Молния. Знала, что ее ждет, и все равно любила его. И свои руки, обагренные кровью волчицы, он тоже помнил, как и застывшее в неподвижности тело, алые пятна на белоснежной шкуре, пушистый хвост, безжизненно свисающий с каменного стола.

Штефан нахмурился. С чего это его на воспоминания потянуло? Столько лет прошло, думал, забыл уже, а вот поди ж ты, вернулось, всплыло в памяти, душу всколыхнуло. «Молодец, Штефан, — зазвучал у него внутри голос деда. — Ты с честью выдержал испытание. Посмотри на Молнию и запомни, что любые привязанности делают нас слабыми и беззащитными. Ты должен научиться пресекать их, убивать так же, как убил воспитанную тобой волчицу. Никогда не позволяй чувствам управлять твоими решениями и не поддавайся эмоциям. Истинным арнам неведомы ни страх, ни боль, ни человеческие слабости, и сегодня ты доказал, что достоин своих предков и сможешь продолжить славный род Крон». Лорд Вацлав в тот день устроил пир, а он смотрел на огромные куски едва прожаренного мяса и с трудом справлялся с тошнотой. Все ему глаза волчьи мерещились и рана на шее, из которой ритуальный нож торчал…

— Ваше сиятельство, дан Кражич спрашивает, карету для миледи закладывать? — ворвался в его мысли голос стражника Ураса, одного из тех, кого Бранко счел нужным оставить.

— Да, — отвлекшись от воспоминаний, кивнул Штефан. — И проследи, чтобы сундуки леди Берден хорошо закрепили.

— Слушаюсь, милорд, — бодро ответил Урас и рванул к лестнице, а он дошел до своих покоев и велел слуге подготовить дорожный костюм и плащ. Зачем откладывать поездку? Проводит Бранимиру и тронется в путь. При хорошей погоде к ночи уже в Стерине будет.

Штефан обвел взглядом комнату, задержался на портрете, подошел к распахнутому окну и прислушался. Снизу доносились голоса слуг, ржание лошадей, шамкающая речь Микошки и громкий смех младших конюхов. Снова Микош побасенками народ балует.

Штефан задумался. Интересно, сколько же конюху лет? Он помнил его еще с детства, и уже тогда тот казался ему старым. А Микошка всех пережил: и деда его, и отца. И все байками своими перебивается, все-то небылицы выдумывает, прошлое арнов узорами лжи украшает.

Штефан недовольно поморщился, вернулся к столу, налил в рюмку ратицы, одним махом опрокинул ее и прислушался к себе. Крепкая сливовая настойка прокатилась по венам, разогнала холод, поселившийся внутри, отогнала дурные мысли. И душа согрелась, словно в теплые руки попала.

Он снова посмотрел на свое изображение, но теперь уже спокойно, без непонятных угрызений совести. Все идет так, как должно. Не стоит ни о чем сожалеть. Привязанности — удел слабых, а он, Штефан, никогда слабаком не был, так что не о чем думать. Осталось только Миру проводить.