Служба Богу и России. Статьи и речи 1904-1907 годов

Горько ошибается тот, кто скажет, что теперь то уже этот стон мировой скорби отошел в область преданий, что нет больше "страды жизни", ибо и в области внешних успехов жизни, и в области умственного развития человек достиг таких результатов, что может испытывать только довольство жизни. Прислушайтесь внимательнее к голосу современных настроений общественной жизни, не вызванных только грозой современных нестроений, а вообще всем укладом и характером жизни, прислушайтесь к тону произведений изящной и художественной литературы, где отражается жизнь с ее настроениями, просмотрите любую газетную хронику и вы ясно увидите, что и теперь от земли к небу несется не крик восторженной радости и благодарности, а тот же скорбный вопль тоски и отчаяния, какой несся и прежде. Жизнь общественная и литература, рисующая ее и подчеркивающая насущные злобы жизни, одинаково развертывают перед нами удручающую обстановку, в которой люди мучатся со своими крупными и мелкими страстями, с болезнями и бедностью, болезненно ищут, где только можно, крупицы добра и света, часто заблуждаясь и сбиваясь с пути, и мучительно ждут ответа на вопрос: как же жить и куда нужно идти. Нам думается, что кто знаком хотя бы с произведениями одного из современных беллетристов, вроде хотя бы Чехова, тот не будет отрицать высказанной мысли. Ясно, что та же "страда жизни", которая переживалась прежде людьми, переживается ими теперь, и мало ли найдется таких богатых духом и окрыленных надеждой людей, которые бы светло смотрели в будущее, а не воздыхали о прошедшем, как о лучшем и счастливом времени.

Знаменательно то в жизни человека, что как для каждого человека в частности, так и для жизни всего человечества, лучшие, счастливейшие времена жизни, так называемый "золотой век", всегда отодвигаются ко временам седой старины, или к летам ранней юности.

И предания всех народов одинаково согласны, что были когда-то на земле лучшие, блаженные времена, но тайна прекращения этого блаженства и тайна страданий всегда оставались загадкой для человека и теперь еще остается необъяснимой для тех, кто ищет ее разгадки путем собственных только усилий и измышлений. Одно только, безусловно, ясно для всех и верно, что жизнь человека, и не только человека одного, а и всего мирового бытия, с которым человек непосредственно связан тесными узами и в цепь явлений которого он введен, есть жизнь какого-то искаженного порядка, есть жизнь ненормальная и что так не должно быть. А так как человек всегда руководится в своей жизни и может разумно руководиться только мыслью о том, что должно быть и иметь какой-нибудь смысл, а окружающая человека жизнь и его собственное существование по причине господства зла и страданий кажутся непонятными и бессмысленными, то люди издавна старались объяснить как-нибудь себе это господство зла и страданий в мире и найти в них какой-либо смысл. Ведь бесконечно и невыразимо тяжко человеку сознавать, что он бессмысленно живет, бессмысленно и не известно для чего страдает и еще бессмысленнее прекращать свое существование.

Мы не будем подробно касаться тех разнообразных объяснений тайны страданий жизни и зла в мире, какие (объяснения) давали люди, желавшие проникнуть в эту тайну усилиями только своего ума, ибо для жизни важно знать не столько ошибки и заблуждения, сколько правду.

Скажем только, что вне идеи личного Бога, что для человека, переставшего определять себя и свою жизнь этой идеей личного, живого Бога и потерявшего идеал жизни и спасения в Боге, нет другого выхода, как только поникнуть в сознании своего бессилия пред непонятной тайной мирового бытия, как бытия страданий и скорби, и все уже бытие признать принципиально злом, как это делает буддизм. Буддизм со своим пессимизмом, с учением, что самая жизнь, как процесс известного развития, есть зло и что нужно погашать в себе самое желание жизни, что небытие лучше бытия, весьма хорошо выражает собой то общечеловеческое состояние, когда люди, переставая сознавать и опознавать свою жизнь и себя в живом, личном Боге, рассматривают себя только в кругу одного этого ограниченного земного бытия, как его частичку. При таком сознании возможны для человека при виде общей "страды жизни" два исхода: или презрение ко всему и к самой жизни, или глубочайшее чувство скорби, горькое отчаяние, когда человек действительно способен бывает с восторгом признать небытие как лучшее и поклониться ему. Вот почему отнять у человека Бога и оставить его одного среди круговорота жизни, значит или осудить человека на одну чисто животную жизнь, недостойную человека и не избавляющую его от зла и страданий, или, если это невозможно, осудить его на полный пессимизм и отчаяние. Но ведь в этом признании зла, как всеобщего и неизменного закона бытия и жизни, и в истекающем отсюда пессимизме, не только нет разумного разрешения мучительного вопроса о зле и объяснении его смысла, но уж прямо как бы подчеркивается его бессмыслие и бессмыслие самой жизни.