-Нет, сын в Чечне погиб вот, тело хочу забрать,-
-Сын? Единственный? Офицер?- стали спрашивать офицеры, и затихли, разом замолчали как громом пораженные этим чужим страшным горем. И сделались сразу другими людьми, все так понимающими сопереживающими, знающими не понаслышке цену чужого горя:
-Слушайте, товарищ полковник, вы это, может вы того, выпьете с нами немного, а своей компанией вроде, а вас вот как-то и не позвали!-
Он как то так просто подошел к ним, встал рядом, как один из них таких разных молодых и уже совсем зрелых и одинаковых. Один из них крепкий полный офицер с красным лицом протянул ему початую наполовину уже бутылку.
Родионов выпил прямо из горла как пили и они, опрокинув на себя небо, несколькими жадными глотками не морщась и не чувствуя никакого отвращения. Водка была как вода, почти не жгла горло. А ему тут же сунули хрустящий маринованный огурец, и он с удовольствием закусил им. Офицеры выпили тоже, в стыдливом молчании как по команде сняли свои шапки, ощущая свою причастность с горю незнакомого, но близкого им человека. Отдав должную почесть павшему, они тяжело вздыхали, сочувствуя отцу, потерявшему на этой нелепой войне сына. Каждый из них казалось, мысленно примерял эту смерть к самому себе, и от этого им становилось неуютно и страшно.
А ведь их всех трезвых или пьяных таких всяких, разных, но переодетых судьбой в одинаковую камуфлированную форму, скоро унесет в своем холодном чреве транспортный самолет туда, где война сеет разрушения и смерть. И может быть уже кто-то из них, а не этот всем им незнакомый парень, вернется не домой, а в этот ставший моргом ангар. И тогда не этот одинокий убитый горем своей утраты полковник, и не чьи-то, а именно их собственные родственники точно такие же раздавленные горем придут сюда на этот аэродром в морг, что бы забрать себе уже теперь их искалеченные тела, только лишь для того что бы их похоронить. И зачем же им убитым, будут потом нужны все воинские почести и слезы, если их уже не будет на этом свете, на этой земле, как больше уже нет этого молодого еще вчера полно жизни и планов парня. И они не будут больше уже никогда, жадно пить из горла бутылки как сейчас пьют они эту мерзкую водку, и, пьянея смеяться, как смеются они сегодня над шутками, сладко затягиваясь сигаретой, и думать, что все еще будет хорошо! Их просто закопают и забудут, только вокруг будет кипеть жизнь, будут точно так же как и сейчас расти к небу деревья, лето будет менять весну, и этот мир даже не заметит их смерти. Не заметит того что их больше нет. Их имена, вычеркнут кадровики из списков части, друзья будут изредка вспоминать, собираясь, раз в год пока им все это в конец не надоест и уставшие от будничной суеты поглощенные проблемами они в конце концов бросят это делать, и жизнь возьмет свое. И только убитые горем родители быстро сгинут в могилу следом за своими раньше времени ушедшими в небытие детьми. А единственный вопрос для чего все это, почему так, и останется для всех просто повисшим в воздухе вопросом, на который ни у кого не было и не будет никакого честного ответа. И другие будут стоять здесь на том самом месте точно также пить водку, ругаться и курить, ожидая, когда прилетит такой же или точно тот самый транспортный самолет, с рейсом Моздок.
И отвратительный алкоголь сделал свое, вырвав людей из когтей охватившего их оцепления, и под действием его они ожили, разговорились, и с добродушным любопытством окружили полковника со всех сторон.
-А вы откуда товарищ полковник сами прибыли? - спрашивали они, и переставшие быть чужими и равнодушными увидели, что приехал Родионов сам из командировки, то есть, возможно, даже оттуда, куда, теперь отправляют их.
-Оттуда?- махнул им понимающе кивавшим и удивленным Родионов рукой куда-то в сторону, где наверно и был находиться юг. Горящее от водки горло мешало ему говорить. Он жевал соленый огурец и думал про то, каким стало тело теперь его сына. Сможет ли он показать его жене или лучше хоронить его в закрытом гробу.
-Вы из Грозного?- они догадавшись.
-Да я был в командировке там две недели!-
И тут же все хором начали задавать вопросы, а он рассказывал им все, что знал про штурм, про бои, про части, куда они едут, про Рохлина, про хитрых и жестоких чеченских командиров. И прощаясь, жали друг другу руки, говорили Родионову простые и добрые слова, как старые знакомые, а после они снова все разом замолчали. Один из них по возрасту кажется бывший старшим среди них, сказал Родионову:
-Вы уж нас простите товарищ полковник, что мы вас сразу не приветствовали как полагается у нас, у военных. Извините нас всех ради бога, что не так вышло, что не отдали вам воинского приветствия как старшему по званию! Ну откуда же мы знали, что еще много есть нас офицеров среди этого всего. -