Служебная командировка полковника Родионова Повесть (СИ)

Это прозвучало искренне от самого сердца, и трогало душу каждого. Они увидели в нем, в Родионове, такого же как они офицера, конечно облеченного высоким званием и должность, но такого, живого, настоящего, как и они из земной плоти и крови, не чуждого любви и страданию. Обожженного горем, не сломленного и верного долгу вопреки всему. Сочувствие как к отцу, потерявшему на войне самое дорогое - единственного сына, и человеческое уважение рожденные коротким знакомством, требовали от стоявших на заснеженной площадке возле елок офицеров своего какого-либо выражения. И произнесший эти слова, вдруг вытянулся по струнке перед полковником и четко как бывает это только на параде вскинул вверх свою руку в воинском приветствии. Полковник увидел эти плотно сжатые вытянутые белые пальцы у виска покрытой сбившейся на бок шапкой на седой голове офицера и не мог понять сразу, что происходит. А другие офицеры мигом откликнулись на этот благородный порыв, и один за другим молча, с блестящими от выступивших слез глазами последовали этому примеру. Они стояли, замерев так, что даже мурашки бежали по телу изумленного Родионова. И ветер дул им в лица, и вокруг лежал снег, и в этой тишине полковнику было так больно слышать, как колотится в груди его сердце.

А потом все разом пьяные и уже родные теперь они стали обниматься друг с другом. Родионов желал каждому из них, вернутся с войны живым и здоровым как возвращается сейчас он. Его обнимали, они пили водку еще и еще. О чем-то громко говорили. Дул холодный ветер, смеркалось, снежное поле меняло свой облик, погружаясь в темноту.

В ангаре было так же холодно, как и на улице, под потолком тускло горели фонари, слабо освещая желтым жидким светом помещение. Родионов уже не ощущал себя сколько-нибудь пьяным. Опьянение отступило прочь и черные мысли о погибшем сыне вернулись к нему с новой силой, терзая своей навязчивостью его душу. Эту боль было не с кем разделить, она теперь стала всем, тем из чего теперь состоял он.

Больше никогда он приедет к ним домой, не позвонит в их дверь, не скажет ему, весело смотря в глаза: ну, здравствуй отец. И не обнимет крепко его, а вечером они не сядут больше за партией шахмат, и не буду до поздней ночи спорить об истории войн, делясь своими маленькими открытиями. И ночью он не услышит больше в тишине, как сын ворочается на своей кровати в соседней комнате, и не ощутит то тепло, и любовь которые сын приносил в его жизнь. То просто тепло, которое дарит присутствие родного человека. Жизнь лишилась огромной части своего истинного смысла, и Родионов был удивлен, что она продолжалась после гибели сына.

Ангар был разделен на два отдела, в первом отделе, куда сразу попал Владимир, напротив входа стояли пустые секционные столы, отливая металлическим холодным блеском покрытий. В одном углу были установлены деревянные столы и стулья, рядом с ними носилки. Над одним столом был белый плакат с надписью фельдшер, за ним стеклянный шкаф, с лекарствами. В другом углу брошены стулья и ветошь.

-Эй, есть тут кто-нибудь? - крикнул Родионов.

Откликнувшись на шум из соседнего помещения, вышел, пошатываясь на длинных худых ногах, усталый пьяный прапорщик, больше всего похожий на усатого почтальона Печкина из детского мультика, в силу абсолютного для морга неуместного сравнения он полностью нарушал всякие представления о реальном. А тот, увидев незнакомого полковника, спросил:

-А вы товарищ полковник здесь кого-то ищите?-

-Я прибыл сюда по делу. Мне нужно посмотреть тело гвардии старшего лейтенанта Родионова, вот бумаги? Нужно решить вопрос о похоронах. Ну, понимаете, как там все готовить нам. Я из командировки, погиб он уже больше двух недель назад, но и сразу забрать не могу.-

Родионов решил, что больше ничего объяснять не будет. Ему нужно увидеть сына, каким бы он не был, может последний раз. Усатый прапорщик изучил его бумаги и сказал:

-Идемте,-