Служебный гороскоп

— Эту семидневку я объявляю неделей счастья. Почему? Поясню. В прошлую пятницу я прошел по коридорам вверенной мне организации, заглянул в отделы, кстати, даже не ожидал, что их у нас так много, и был вынужден констатировать отсутствие улыбок на лицах моих подчиненных. Лики были прекрасны, но печальны. Меня это огорчило. Подумалось: счастливы ли мои подчиненные? Увы, не все и не во всем. И вот я решил немедленно ликвидировать отставание по линии счастья. Ведь человек создан для счастья, как птица для полета. Я издал приказ: все естественно и добровольно, но в обязательном порядке должны быть счастливыми к следующему понедельнику. Выполняйте.

После летучки мужчины отправились в курительную комнату обсуждать новый приказ. Судаков не курил, но ушел со всеми, ибо приказ взволновал. Надымили так, что едва видели друг друга. Оно и лучше для конспирации, тем более что высказывались разные, порой дерзкие суждения:

— Мда…

— Гм…

— Эх!..

— Ах…

— Ох…

Судаков слушал молча, лишнего не болтал, но на душе было неспокойно: еще неизвестно, как оно все обернется. Созрел план — из курилки уйти в отпуск. Поплелся с заявлением, но оказалось, что все отпуска, даже декретные, отменены до полного счастья.

Во вторник все люди живут под впечатлением понедельника. И хоть на работу уже не торопятся, однако и больших опозданий себе еще не позволяют. Понедельник еще царит в умах и сердцах. Кампания за счастье набирала разгон. К вечеру появился первый счастливый человек: лифтерша Шура. Ее повысили в должности, стала она старшей лифтершей, но после этого уже лифт не работал.

Преобразился и конструктор Игриков, выиграв в спортлото пятьдесят рублей. Однако начальство пояснило, что он не счастливый, а счастливчик, тут большая разница, эти вещи надо четко понимать, различать и не путать.

Судаков шел с работы в скверном настроении, потому что счастлив он бывал лишь по вечерам с газетой на диване, да и то если дома никого не было: ни жены, ни тещи, ни детей, ни кошки, ни собаки. Но разве об этом людям скажешь? Ведь засмеют, заявят, что это не счастье, а обывательский покой, с которым нам не по дороге.

Он шел и мыслил: что такое счастье без границ и берегов? В растрепанных чувствах завернул в пивной бар, взял сухариков, клал их в рот, заливал пивом. В баре было шумно и уютно. За соседним столом сидел Грошев, знакомый по университету, а с ним какие-то расфуфыренные девицы.

Судаков подсел к ним.

— Что такое счастье, знаешь? — спросил он у захмелевшего Грошева.

Грошев кончил философский факультет и, естественно, знал:

— Это состояние человека, которое соответствует наибольшей внутренней удовлетворенности…

Но тут его язык совсем заплелся, и голова пала на стол.

— А вы, девушки, счастливы? — стал пытать Судаков новых приятельниц.

Они мотали головами, и не понять было: счастливы ли или под хмельком. «Пожалуй, это не счастье, а кайф», — подумалось Судакову. Ему стало скучно, и он покинул бар.

Среда, как известно, центр недели, из этого все вытекает. В среду на работу приходят и уходят по собственному желанию, а если не уходят, то потому, что не приходят. В этот день стали вызывать тех, кто еще не был счастлив. Люди выходили из кабинета начальника, хватая ртом воздух, но еще не наказывали. Состоялся открытый диспут за закрытой дверью с повесткой: «Что есть счастье?» Поскольку никто не знал, свое толкование этой категории дал Гаврюхин:

— Сперва я тоже не знал, с чем его едят, это простое человеческое счастье. Был я сперва рядовым товарищем, но мне очень хотелось попасть в местком, потому что я мечтал расти над собой. Однако вы меня не избирали, на отчетно-выборном собрании за меня был подан всего лишь один голос, да и тот, не скрою, мой собственный. Другой бы успокоился, но я стал мечтать о должности председателя. Мечтал по-хорошему, без зависти, без задней мысли. И в этом году мечта сбылась. Меня избрали. И теперь, если вы спросите меня: есть ли на свете человек счастливее, чем я, то отвечу: нет, не было, не будет и не надо.

Все крикнули «ура», но как-то тихо, никто не расслышал, не было у людей полной уверенности, что Гаврюхин достиг идеала, а главное, на этом остановится.

Четверг прошел спокойно, но в пятницу над головой Судакова навис дамоклов меч. Судакова вызвали и спросили:

— Итак, дорогой товарищ, ты счастлив?

— Не знаю.

— А кто знает?

— Не знаю.

— Значит, не очень. Тебе премию подкинули?

— Подкинули.

— Колбасы в буфете взял?

— Взял.

— Селедку обещали?

— Обещали.

— Вопроса нет. Вопрос снят окончательно. Чувствуешь свое счастье?

Судаков прислушался к себе. Сердце стучало ровно, душа не пела, все было обыденно.

— Не знаю.

— Плохо. Это саботаж. Ты не можешь быть счастлив или не хочешь? Сознайся.

Судаков бормотал:

— Не знаю. Я и сам не рад. У меня радикулит. Может, от него?

— Справка есть?

— Есть.

— Предъяви.

Разрешили ему по случаю болезни остаться несчастливым, но выговор все-таки влепили.

Он шел домой, ощущая в душе радостную просветленность, безбрежность, как если бы плескалось внутри ласковое теплое море. Душа пела и плясала.

Разрешили остаться несчастливым. Вот оно — счастье!