Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена

Но тот, кто, внимая невнятному голосу,
Рискнет пересечь пограничную полосу,
Сквозь мшистые гати, болото горячее,
Минуя дуплистое дерево зрячее —
Ему, уходящему в черные заросли,
Да сбудутся самые смелые замыслы,
Да высветит память блужданья и тьму,
Да будет любовь оберегом ему.

ТУУ-ТИККИ: Ох… Если бы это была дуэль на стихах, вы победили бы, Профессор.

ПРОФЕССОР: Бог с вами, Тикки! Стать против вас? — неважно, вооружившись клинком или словом… Нет, это немыслимо. Так о какой победе вы говорите?

ТУУ-ТИККИ: <<смайлик-улыбка>> Профессор, у меня и в мыслях не было вызывать вас к барьеру.

ПРОФЕССОР: У вас бы это и не получилось.

ТУУ-ТИККИ: Рада слышать. Спасибо за стихи. Мне нужно идти.

ПРОФЕССОР: Будьте счастливы, Тикки.

ТУУ-ТИККИ: Ну, если вы этого хотите…

ЗАЧЕМ ТАК МНОГО МНЕ ОДНОЙ?

Народ потихоньку расползался по домам — и чем меньше оставалось людей, тем страшнее мне становилось. Весь день в голове крутились строчки: «Боже! Решение все-таки принято, дьявол его забери».

Вчера все выглядело ясным и правильным, но теперь, оказавшись перед реальной угрозой претворения своего плана в жизнь, я заколебалась. А что, если я все же ошибаюсь? Если это не он, если мне все показалось, приснилось, придумалось?.. Что тогда скажет Снегов? Я услышала его участливый голос: «Людмила Прокофьевна, у вас крыша поехала?» Как знать, Рюрик Вениаминович, как знать — может, и поехала.

А пусть даже и он — что тогда? О чем буду я с ним говорить? Оказавшись моим виртуальным собеседником, он не перестанет от этого быть Снеговым. И еще неизвестно, между прочим, как он отреагирует, узнав, что его Тикки зовут столь прозаично: «Людмила Прокофьевна».

«Так! — оборвала я себя. — Хватит клеить отмазки! Коль скоро Снегов и есть Бродяга, он наверняка понял все гораздо раньше тебя. То есть меня. И вообще: все это ты уже говорила. Вчера. И раз уж решила — иди». Легко сказать «иди». А если мне страшно? Одно дело обличать Бродягу на форуме, когда ты надежно отгорожена своим семнадцатидюймовым монитором — и совсем другое вот так, когда нельзя в любой момент выйти из Нета, и спрятаться в случае чего тоже некуда.

Как решительна была я тогда! «Вот вы и попались, Штирлиц»; «Двойной жизнью живете, товарищ!» А сейчас? Внутри что-то непрерывно дрожит. Ах, была не была, не до утра же мне тут вести диалоги с внутренним голосом!

Остальные уже разошлись. Чувствуя себя преглупо, я зачем-то сделала вид, что собираюсь и ухожу. Заперла кабинет, строевым шагом прошагала до входа, хлопнула дверью. Подождала, затаившись (нет, идиотизм все-таки!), сделала пару шагов и снова остановилась.

Дверь кабинета Снегова полуоткрыта. «Решайся! — А вдруг это не он? — Решайся!» Я помедлила, потом тихонько подошла (хорошо, что полы у нас не скрипят) — и замерла в дверях, опершись о косяк и не в силах перебороть волнение.

Снегов не заметил моего вторжения. Он сидел за столом, неспешно что-то чертил на листе бумаги (ручаюсь, это не имело к работе даже отдаленного отношения) и вдумчиво созерцал результат. А на лице его было выражение мягкой печали… Нет, это был не Снегов — это был Бродяга… или Профессор… или они оба. И как этого я раньше не видела? Совладав с непослушным голосом, я еле слышно позвала:

— Профессор!.. — На «Бродягу» у меня не хватило смелости.

Он даже не пошевелился, просто поднял глаза:

— Здравствуй, Тикки.

Спокойный, ласковый взгляд — и затеплившаяся в глубине нежность. Несколько секунд — или минут? — не было ничего, кроме этого взгляда, заполнившего собой все. Потом я пришла в себя — и удивилась его безмятежности.

— Ты знал?! — Неведомо откуда взялось это «ты».

— Конечно.

— И… давно?

Он встал из-за стола, подошел ко мне близко-близко (я не могла шевельнуться, будто приросла к косяку), посмотрел непонятным, пристальным взглядом. Так вглядываются в знакомое до боли, но долго не виденное.

— Давно, Тикки. Очень… Очень давно.

И обнял — так, будто мы вправду сто лет не виделись. Прошептал куда-то в макушку:

— Тикки, родная… Я нашел тебя.

Я почему-то ужасно смутилась, спрятала лицо в плотную шерсть жилетки, вдохнула запах — такой знакомый и теплый… И словно наконец попала домой.

Вдруг всплыло: лес, пасмурное небо, чахлые сосенки. Тогда я так же щекой ощущала колкую шероховатость. И ничто не дрогнуло, не подсказало!..

Я тихо засмеялась: если бы весной кто-нибудь сказал мне, что осенью я буду стоять на пороге кабинета в объятиях Снегова и думать, что это счастье… Да я бы, наверное, просто отправила бедолагу… к врачам!

Внутри шевельнулось опасение: не была ли я права тогда, а не сейчас? А, неважно. Я блаженно закрыла глаза. В любом случае еще одну маленькую вечность можно ни о чем не думать, а просто ощущать тепло и покой.

И все-таки, что дальше? Снегов будто услышал мой вопрос, позвал:

— Тикки…