Служебный роман, или История Милы Кулагиной, родившейся под знаком Овена

Вот что я скажу вам в ответ, светила небесные. Первое: что бы ни утверждала Эльга Карловна, в глубине души я уверена: вы тоже умеете ошибаться. Второе: как уже упоминалось, любой гороскоп, даже самый неблагоприятный, преодолевается силой характера. И наконец, третье: пусть даже теоретически Снегов может предать меня. Так что ж мне теперь, из-за этого предать его первой — в качестве упреждающего возмездия?

Нет уж, господа звездецы!

А впрочем, постойте, постойте… Где там, Кассандра Антониновна, расположены ваши карстовые пещеры? Афганистан?..

Мила, ты тормоз! Между Питером и Афганистаном три часовых пояса… То есть вообще-то от двух до четырех, но в интересующей нас точке… Раз Снегов родился не в Питере, значит, и космический резонанс должен быть другим!

Первое, о чем я вспомнила, проснувшись — это о том, какой сегодня день. Решимость дрожала внутри меня натянутой стрункой.

Бродяга был прав, говоря, что внутри каждого из нас звучит целый хор голосов. Возможно, кому-то хоть один из них и может служить оракулом. Мой же «основной» внутренний голос был существом глупым, трусливым и закомплексованным. Только я вышла из дома, как он робко и опасливо зашептал: «И все же это Снегов. Человек, которого ты, как выяснилось, совсем не знаешь! Опомнись, подумай, пока не поздно». «Я обещала тебе ни во что не вмешиваться? — спросила я у него. — Так вот: я тебя обманула!»

Встретившись утром, я поздоровалась со Снеговым вежливо и прохладно — как обычно. И глядя, как он уходит, снова не могла поверить себе. Составив вчера новый гороскоп, я обнаружила у Снегова по отношению к себе жребий Любви. Это казалось едва ли не более невероятным, чем прежний результат, хотя и обнадеживало.

Но раздумывать уже поздно. Весь день я ловила каждый шорох из соседнего кабинета. Время было медленным и напряженным.

В середине дня я не выдержала и отправилась караулить форумы. Бродяга отсутствовал, а вот Профессор был на месте и методично разносил творения очередного новобранца. Я робко постучалась в «приват».

ТУУ-ТИККИ: Добрый день, Профессор. Может, оставите от несчастного хоть кусочек?

ПРОФЕССОР: Разве что рожки да ножки. Вам хватит?

ТУУ-ТИККИ: Вообще-то я заинтересована не в нем, а в вас.

ПРОФЕССОР: Хорошо, пусть считает, что ему повезло. У вас что-то случилось?

ТУУ-ТИККИ: Не могу сказать, что ничего не случилось.

ПРОФЕССОР: Тикки, вы знаете, я всегда готов вас выслушать.

ТУУ-ТИККИ: Вряд ли я знаю такие слова, Профессор.

ПРОФЕССОР: Попробуйте стихами. А я помогу. Правда, Тикки, что-то давно мы с вами не говорили высоким стилем.

ТУУ-ТИККИ: В самом деле. Хорошо, давайте попробуем.

Глухими заборами да за город выбраться,
Дремучими борами — ни сбиться, ни вырваться;
Желание наглое — хоть насмерть, да свидеться;
Не выстоять — надвое располовиниться.

ПРОФЕССОР:

Не выстоять — значит, ночами морозными.
Разбить свое имя в осколки меж соснами.
Воспрянуть — стать вровень
                                   с столетьями грозными;
Не выстоять — кануть под синими звездами.

ТУУ-ТИККИ:

Не вспомнить — и значит, слова затаенные
Останутся в горле непроизнесенные;
И значит, колодцы бездонные памяти
Камнями завалены; значит, на паперти
Стоять тебе, нищему, с ладонью дрожащею,
Протянутой жалко — дорога пропащего,
Дорога свернувшего в сень безопасную,
Забывшего ночь путеводную ясную.

ПРОФЕССОР:

Оставив сомненья, не верь эзотерикам.
Дорога моя пробирается берегом,
Рекой, островинами травомохнатыми,
Гремящими, шепчущими перекатами.
Поспешно — но ты не смотри укоризненно;
Борьба неизбежна, и все же прижизненно
И небо, что выше и цели, и истины,
И черные кедры с ветвями пушистыми.

ТУУ-ТИККИ:

Чье прошлое тощей собакою брошенной
Все следом таскается тенью непрошеной,
Тому, проклиная судьбу окаянную,
В потемках сырых прозябать безымянному.

ПРОФЕССОР: