Служебный роман с чужой невестой

Дэми обернулся и озадаченно свел брови, бросил взгляд на отца, а потом на меня. Я не привыкла так: признавать свои ошибки, да и еще когда столько чужих ушей, но сейчас видела, что папе нужны мои признания, мои откровенные слова, потому опустила голову и пробормотала:

– За то, что не была дочерью, которую ты хотел.

И он не ответил.

Было так дерьмово от этого, словами не передать, но я не посмела ерепениться, нападать привычными колкими обидами и банальным баловством, я просто обняла себя руками и молила тело не сдаваться, не падать в обмороки от слабости и желательно не мутить в такой ответственный момент. Я буду сильной ради ребенка, а колючесть отца – это его защита. Лучше думать так, чем осознавать, что я все испортила выходками и отдалила единственного близкого человека.

Но он жизнь за меня отдаст, в этом я не сомневалась, а зыркнув на Дэми, у которого гематомы от папиных ударов стали более явственней, захотелось бросится к отцу и заобнимать, пока он не прекратит отдаляться и делать вид, что ему никто не нужен. Врёт же. Все мы врём, когда нам больно, все мы притворяемся живыми, когда сил дальше идти нет, все мы впахиваем и издеваемся над собой, только чтобы кому-то что-то доказать.

А всего-то стоит поговорить и признаться важному человеку, что он нужен. Что тебе нужна его помощь и поддержка. Что ты без него не можешь.

Как нужен мне Дэми, но я не признаюсь, потому что… ха… да потому что я дочь своего отца: упертая и глухая к эмоциям других. Эгоистка. Буду тянуть до последнего, сомневаться и крутить себя нелепыми мыслями, пока не сдамся.

Я разучилась верить в сказки, и Дэми с багажом опыта за спиной не выглядел принцем на белом коне. У него есть взрослый сын, не факт, что примет меня. Леонов – серьезный и деловой мужчина, а я девчонка без башки, помешанная на музыке. Зачем ему такая? Это сейчас он наслаждается моим телом, а полюбит ли? Нужна ли ему я, как личность? Женить его на себе ради малыша я не стану. Еще чего!  Я не настолько наивна.

Оставшуюся дорогу мы молчали, и вокруг нас создавалось такое напряжение, что можно было зажигать фейерверки.

У дома Дрэйков мое сердце заколотилось сильнее. Все будто повторялось: солнечный день, машины на обочине, светлые и душистые цветы у порога, кучки людей в черном, распахнутые двери, приглашающие войти в наполненный скорбью дом. Будто я сейчас попаду внутрь и увижу фото Оливии в рамке с черной полоской, отсекающей один угол. Будто я пройду по коридору и, вдыхая запах воска и сладостей, навечно запомню бледное лицо ее матери, острый взгляд Вилли и застывшую в одной позе Шелли, старшую дочь Хиллов.

В дверях мне чуть не стало плохо. Передо мной стояла та самая Шелли. Ровная спина, черная блуза, черная юбка, черные перчатки, оттеняющие смуглую кожу, и темные волосы, подобранные вверх в аккуратную прическу, отчего женщина казалась моложе своих тридцати с хвостиком. Будто юная модель с обложки. Мисс Хилл стояла возле гроба, склонив голову. Точно как три года назад над своей сестренкой и моей подругой – Оливией. Сдержанная, холодная и мрачная. Она даже чем-то напоминала мне отца – такая же колючая и скрытая.

Я вцепилась в руку Дэми так сильно, что ткань его пиджака захрустела, но Леонов не шелохнулся и не возмутился даже. Шел рядом и сканировал каждое лицо, заглядывал в каждый угол, оценивал и вел себя, как настоящий телохранитель. Хранитель моего тела.

Но нужна ли ему моя душа? Ох, мысли мои совсем стали вязкими, а под горло подобралась знакомая тошнота. Только не сейчас, пожалуйста.

Шелли неожиданно повернулась. Бросила мутный взгляд на меня, чиркнула равнодушно по лицу Дэми и замерла, когда скрестилась глазами с отцом.

В его серых радужках появился мерцающий глянец, а губы свело, будто он хотел пренебрежительно скривиться.

– Шелли? – он протянул руку. – И ты здесь?

– А не должна была, господин Комаров? – она подала руку и слабо улыбнулась. – Мы с Эвелиной дружили, – женщина обернулась через плечо и бросила на застывшее навечно лицо последний взгляд. – Но мне пора.

Проходя мимо меня, она тихо сказала:

– Будто дежавю, правда, Ева?

И когда ее спина потерялась в толпе темных нарядов, а отец так и не отмер – продолжал смотреть ей вслед, я заметила в стороне миссис Дрэйк и Прэскота. Он сидел рядом с матерью, держал ее за руку и таращился в пол. Мне не хотелось с ними говорить, но я понимала, что это необходимо.

– Наши соболезнования, – шагнув к измученной женщине, первым произнёс Дэми.

Она лишь слабо качнула головой, даже не посмотрела на нас. Зато Прэскот вскинул голову, и мы скрестили взгляды. передо мной словно был другой человек. Всё высокомерие, заносчивость и льстивость с него будто ветром сдуло. Тёмным ветром с кладбища. Это был не светский лев и не особо удачный актёр, а простой человек, который потерял близкого. Столько боли в его светлых глазах, что перехватило дыхание. Дежавю… То же я видела во взгляде Вилли на похоронах Оливии. Прошептала едва слышно:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Сожалею.