Служебный роман с чужой невестой

Я стянул с себя разорванную рубашку и, отбросив её в сторону, надел протянутую Коулом. Жмёт, зараза, но выбора нет. Прикрою пиджаком, сойдёт. Кивнул второму охраннику:

– Галстук.

Тот быстро развязал чёрный галстук и протянул мне. Я повернулся к зеркалу и столкнулся взглядом с Евой. Она стояла в арке, что вела в столовую, и, попивая коктейль, с интересом посматривала в нашу сторону. Я обернулся и, заметив, как переливаются мышцы на широкой спине полуобнаженного Коула, приказал смазливому подчиненному:

– Обход дома бегом!

И снова обернулся к Еве. Она слегка поморщилась и вернулась в столовую. Я сжал челюсти и, решив уволить Коула от греха подальше, – а то прибью гада улыбчивого, – двинулся к Рону.

– Ну что? Построил маршрут? Отправляй ребят.

Важно, чтобы каждый опасный участок охранялся одним из наших. Если что-то будет замечено подозрительное, мы тут же сменим маршрут. Очень уж подозрительное “приглашение”. Несмотря на то, что у Дрейка погибла дочь, во мне росла неприязнь к этому человеку. Уж очень настойчиво он желал женить своего сыночка на Еве. Я не видел в этом смысла. Хочешь помочь сохранить компанию? Так помогай! На хуя это закреплять брачными узами детей? Как сто лет назад!

Дрейк представлялся мне старой морщинистой черепахой с острыми зубами и я удивился, увидев на экране молодящегося мужчину за пятьдесят. Гладкое лицо, неестественная улыбка: без ботокса тут точно не обошлось. Знаю, потому что Катя начала колоть себе эту гадость, как только отпраздновала двадцатипятилетие.

Зазвонил телефон, я чертыхнулся и ответил:

– Привет, Максим. Нет, что ты, мне очень интересно, как у тебя дела! Прости, сынок, работа.

Максим зло выговаривал мне и за пропущенные звонки, и за неотвеченные смс, а я лишь каялся. А что сказать? Да, виноват. Нельзя забывать о сыне. Наконец, Макс выговорился и, подобрев, начал рассказывать, как крёстный возил его в Токио.

– Куда?! – громыхнул я так, что зазвенел хрусталь в люстре, а парни застыли в недоумении. Я понизил голос и попросил мягко: – Сын, можно я с ним поговорю?

– Нельзя, – с удовольствием ответил Максим. – С ним сейчас тётя Поля разговаривает. Она тоже не знала, что мы проветримся, как выразился крёстный. Сейчас они заперлись в гостиной и, судя по грохоту, возможно дядя Макс сегодня говорить не сможет.

– Поля брала такой недлинный шест… – начал было я.

– Дзё? – весело перебил меня Максим. – Да, взяла!

Мысленно перекрестив друга, я попрощался с сыном. Поля нежное хрупкое существо, но стоит в её руках оказаться шесту дзё, лучше прикинуться ветошью и не отсвечивать.

– Я готова!

Услышав голос Евы, я обернулся и, судорожно глотая воздух, потерял дар речи. В чёрном платье-футляре, с убранными в замысловатую причёску волосами и лёгкой вуалью на лице, она казалась видением, словно пришелицей из другого века или мира.

Ева довольно улыбнулась и, опустив ресницы, подошла ко мне:

– Можно опереться на твою руку, же-них?

У меня сердце ёкнуло:

– Это согласие?

– Это папин приказ, – осадила меня колючка и потянула к выходу. – Идём же!

– Куда торопиться? – разочарованный, мрачно проговорил я. – Той, с кем прощаемся, уже спешить некуда. – Добавил тихо: – И это моя вина.

Ева вскинулась и пронзила меня яростным взглядом:

– Это ещё почему?

Я вздохнул и объяснил:

– Когда мы были в ресторане моего приятеля, она сунула мне записку с просьбой о помощи. Написала, что ей кажется, её хотят убить. – Посмотрел в расширившиеся глаза колючки и грустно улыбнулся: – Я не успел позвонить. Значит, это моя вина.

Ева прищурилась, а к нам уже вышел Комаров. В дорогом костюме, с чёрной повязкой на плече он смотрелся эффектно. Невзирая на свои сорок пять, выглядел Комар на тридцать с хвостиком, но взгляд был тяжелее, чем у столетнего старца.

– Выходим, – коротко приказал он.

Я махнул парням, и мы направились к фургону. Самая безопасная из наших машин, плюс сопровождение, я был уверен, что по дороге ничего не случится. А вот насчёт самих похорон уверенности, увы, не было.

Глава 40. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Ева

Дэми сел впереди, со мной рядом ехал отец. Он будто хотел быть подальше, вжался плечом в окно и смотрел в одну точку перед собой. Мне было немного стыдно перед ним: за мои выходки, за мои несправедливые слова, за то, что...

– Пап, прости, – сказала я и мягко коснулась его руки. Какая у него кожа бархатная, шероховатая, но очень нежная. Он ведь никогда не позволял к себе приближаться, и мне всю жизнь не хватало объятий и родительского тепла. Папа вздрогнул и перевел на меня неизменно-грустный взгляд, в котором можно было утонуть, убрал руку и поджал губы. Да знаю я, почему он один, знаю! Потому что маму так никто и не смог заменить, но мне ведь тоже было плохо без нее. Как он может этого не видеть, не слышать, как я прошу сделать шаг навстречу?!

– За что? – сухо спросил папа и отвернулся, чтобы найти на обшивке переднего сидения любимую точку «в никуда».