Мне было трудно. Никому не понять, как сложно отрывать от себя важное, когда толком и не распробовал счастье. Но лучше сейчас, чем потом страдать, понимая, что ошиблась на его счет. Наверное, мне не занять в мужском сердце достаточно места, чтобы за меня прыгать в огонь и воду или говорить о своих чувствах. Наверное, мама Макса все еще остается для Дэми единственной, потому что взгляд, который он бросал на сына – намного красноречивей и мягче, чем яростный зырк на меня.
Ну кто я по сути? Пигалица, что прыгнула к нему в постель, желая избавиться от самого ценного? Дочь лучшего друга, которую он не мог бросить с ребенком, потому что – это некрасиво? А чувства? Да откуда у этой машины для убийства чувства?
Я так не могу. Я не смогу жить с еще одним «папой» в золотой клетке, ждать Дэми с работы, ублажать его неистовый голод в сексе, заглядывать в рот в надежде, что скажет «люблю», и трястись каждый день от страха, что он не подохнет от пули, защищая какого-нибудь пузана из элиты.
Минута молчания затянулась, я перевела взгляд на Леонова-младшего и коротко кивнула. Он кивнул в ответ, поставил гитару на колено, как я его учила, и приготовился играть.
Пусть это выступление будет для него маленькой радостью. Хоть кому-то должно быть хорошо. Ведь эту музыку я решила посвятить детям. Отдать все заработанное нуждающимся малышам. Пусть это будет последнее, что я заработаю, а потом растолстею, стану ненужным и некрасивым глобусом на ножках. Пусть. Это будет потом.
И я начала играть.
В ритмику моих аккордов гармонично влились переборы струн. Я Макса так и учила – играть тогда, когда будет готов. Без принуждений, без обязаловки.
Вступление прошло без помарочки, я ласково заулыбалась и начала петь:
– Хочется плакать? Плачь.
Хочешь уйти? Иди.
Я не твой палач,
Ты не мой визави.
Нравится мучить? Что ж.
Ждешь подчинения? Брось.
Очень удобная ложь:
Не наша судьба, не срослось.
Легкий перебор, один квадрат, и Макс ловко перевел аккорды на припев, а я поджала драйвом:
Решить за меня опять
Так просто, в стиле твоем.
Как реки не потекут вспять,
Так нам не остаться вдвоем.
Второй куплет начинался сразу, без проигрышей и переборов. Боем, который вибрировал у меня в груди и заставлял дрожать. Слова сильно перекликались с эмоциями, потому я едва держала себя в руках, чтобы не вскочить и не сбежать от сальных и похотливых взглядов зрителей. Слезы бесконтрольно сползали по щекам, но я пела дальше:
Не слышишь меня? Пусть.
Стоит ли сердце рвать?
Не сочиняй грусть
И прекращай ждать.
Боль причинять в кайф?
И полоскать в сласть
Душу мою. Драйв
Верить в свою власть.
Последний припев мы с Максом немного разогнали темп, и я заметила, что мальчик поет со мной вместе. Голоса не было слышно, микрофон ему не ставили, но он все равно пел, покачивался на стуле, играл и всецело отдавался музыке.
Удивительно, но маленький мужчина, который только взял в руки инструмент, чувствовал нужные эмоции и драйв лучше многих выпускников консерватории. Лучше музыкантов, которые играли десятки лет. Потому что смысл музыки не в технических приемах, а в душевном фонтане, что ты даришь другим.
На последних виражах нашей композиции я допела:
Не осознать, не понять,
Что дикой птице смерть
В клетке златой умирать.
Открой, наконец, дверь!
Мы поклонились, приняли шквал аплодисментов и обменялись улыбками. Максим, воодушевлённый успехом, побежал в зал – наверное, к отцу, а я метнулась за кулисы, оставляя с носом фанатов, что уже готовились поймать меня на выходе. Спасибо Коулу – вовремя оттеснил людей от коридора и пропустил меня к гримерке.
Мне нужно было пару минут, чтобы вдохнуть одиночества.
Я ворвалась в комнатку, что пропахла пудрой и старой обувью, и заперлась изнутри. Вжалась в угол и долго вдыхала горячий воздух, но не могла надышаться. Мне надоело быть сильной, притворяться, что все прекрасно. И я честно не знала, что делать дальше.
Не понимала, как идти дальше. Одной.
Почему мне не плевать, что Дэми я не нужна? Это, бля, больно.
Я его злила, намеренно подстегивала, а он, как всегда – выполнял работу. Даже в машину со мной не сел. Даже не подошел до концерта. Да и после...
Всю уверенность, что я весь день накапливала, заставляя себя делать глупости, смело одной песней и осознанием, что я остаюсь у разбитого корыта, вернее, сердца. Хорошо, что дальше выступали другие звезды, потому что я бы не смогла больше петь.
Наверное, чтобы сохранить хоть какие-то остатки моего имени мне придется согласиться на брак с Прэскотом. Ну что мне еще сделать, если мы с папой остались без гроша? Я должна помочь семье, а от Леонова ничего не хочу брать. Даже корочку хлеба не возьму. Чёрного, из России...
Кто-то грохнул в дверь. Я вздрогнула и помотала головой. Слезы душили, горло сковало спазмом, и я не могла даже сказать, чтобы меня не беспокоили. Куол видел, он должен доложить, что я переодеваюсь.