Служебный роман

— Юра, побудь со мной!..

— Не могу. У меня гости.

— А я что? Не гость? Сядь!

Самохвалов улыбнулся, сел. Ольга Петровна придвинулась к нему и сказала кокетливо:

— Зря ты меня пригласил к себе, во мне все всколыхнулось!

Самохвалов неискренне улыбнулся:

— Во мне тоже. Но мы должны взять себя в руки.

— Из нас двоих ты был всегда благоразумней. В воскресенье у нас экскурсия на автобусах по маршруту Владимир — Суздаль. Давай включимся?

— Эти автобусы могут нас далеко завезти! — уклончиво ответил Самохвалов.

— А мы так любили путешествовать… может, тряхнем стариной? — с озорством предложила Ольга Петровна.

— Мы уже в таком возрасте, Оля, когда нас лучше не трясти!

В кабинете Новосельцев, пытаясь выбраться из неловкого положения, размышлял вслух:

— О чем бы нам с вами поговорить, Людмила Прокофьевна? Об отчете мы побеседовали, к грибам вы равнодушны… А как вы относитесь к стихам?

— Положительно, — призналась Калугина.

— Это прекрасно. Поговорим о поэзии. В молодости я сам писал стихи. А вы?

— У меня к этому не было способностей.

— У меня тоже. Сейчас я вам почитаю, и вы в этом убедитесь.

— А может не надо читать? — с надеждой сказала Калугина.

— Мне очень хочется произвести на вас хорошее впечатление, — честно признался Новосельцев и принялся декламировать:

Любить иных — тяжелый крест,
А ты прекрасна без извилин,
И прелести твоей секрет
Разгадке жизни равносилен.

Брови Калугиной изумленно взметнулись вверх. А Новосельцев продолжал чтение стихов:

Весною слышен шорох снов
И шелест новостей и истин.
Ты из семьи таких основ.
Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Внезапно Калугина, перебив Новосельцева, принялась читать третью строфу:

Легко проснуться и прозреть,
Словесный сор из сердца вытрясть
И жить, не засоряясь впредь,
Все это — не большая хитрость,

— закончила Калугина и сказала: — Я не подозревала, что вы выступали под псевдонимом Пастернак.

— Никогда бы не подумал, что вы разбираетесь в стихах! — искренне удивился чтец-декламатор. — И даже знаете наизусть!

— Стихи хорошие, но прочли вы их плохо.

— Вам, конечно, виднее, правда, все мои друзья уверяют, что я здорово читаю! — обиделся Новосельцев.

— Они вам льстят, вы читаете отвратительно! — безапелляционно заявила Калугина.

— А музыку вы любите? — с вызовом спросил Новосельцев.

— Надеюсь, вы не собираетесь петь? — испугалась Калугина.

— А почему бы и нет? Друзья уверяют, что у меня приятный голос, — ехидно сказал Анатолий Ефремович.

Калугину осенила догадка:

— Вы, может быть, выпили?

— Нет, что вы! Когда я выпью, то становлюсь буйным. Поэтому я никогда не пью. Что бы вам такое спеть? — раздумчиво протянул Новосельцев.

— Все-таки не стоит. Вы будете ждать, чтобы вас похвалили, а я всегда говорю правду, — кротко, но твердо сказала Калугина.

— Значит, вы заранее уверены, что петь я тоже не умею! — саркастически констатировал Новосельцев.

— Я от вас очень устала, товарищ Новосельцев.

Но Новосельцева уже нельзя было остановить.

— Сейчас я спою, и вашу усталость как рукой снимет! Ага… придумал…

Новосельцев встал в позу и затянул:

Средь шумного бала, случайно,
В тревоге мирской суеты,
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты…

— Вы в своем уме? — перебила его Калугина.

— Значит, как я пою, вам тоже не нравится. Вам ничего не нравится! Вам невозможно угодить! — Когда застенчивые люди выходят из себя, они могут себе позволить многое. — Но я попробую. Сейчас я вам станцую!

— Прекратите эти кривлянья, товарищ Новосельцев! — решительно гаркнула Калугина.

Но Новосельцев закусил удила:

— Современные танцы вам наверняка не по душе. Я вам спляшу русский народный танец «цыганочка»! Вы мне сможете подпевать? Впрочем, мне подпевать вы не станете!

Новосельцев, напевая, начал хлопать себя по коленям, по ботинкам, затряс плечами, а потом пустился вприсядку. Калугина, возмущенная, встала, направляясь к выходу, но Новосельцев приплясывал перед ней, не давая уйти.

— Пропустите меня сейчас же! — громко закричала почетная гостья.

На крик Калугиной вбежали Самохвалов, Ольга Петровна, хозяйка дома, сослуживцы. Пораженные, они остановились, а Новосельцев продолжал отплясывать как ни в чем не бывало.

— Юрий Григорьевич, уймите этого хулигана! — потребовала Калугина.

— Толя, подожди… — растерялся Самохвалов. — Почему ты пляшешь?

Новосельцев остановился, тяжело дыша:

— Вам, товарищ Калугина, не нравится, как я читаю стихи, как я пою, как я танцую! Потому что вы сухарь! Вы бездушная, черствая…

— Толя, прекрати немедленно! — зашипел Самохвалов, желая утихомирить правдолюбца, но тот только отмахнулся:

— Ты молчи, тебя не спрашивают!

— Ничего, Юрий Григорьевич, пусть говорит! — выдавила бледная Калугина.