Служебный роман

— Там никто не берет трубку. Я пока что перекантуюсь в Москве пару деньков.

— Давай у меня. Дома или на даче — выбирай!

— У тебя Полина меня достанет. Вычислит, где я…

— Так ты что, все-таки от нее уходишь?

— От такой не уйдешь! — покорно сказал доктор.

Павел Анатольевич нажал на кнопку интеркома и сказал секретарше:

— Наташа, закажите номер в гостинице на имя Каштанова Антона Михайловича!

— Никогда еще в Москве не жил в гостинице, — улыбнулся доктор.

А президент торжественно заговорил:

— Тошка, мы с тобой дружим с первого класса. В этом году, в сентябре, исполнится сорок пять лет. Я приеду к вам с Сашкой, отметим нашу дружбу! Почти золотой юбилей!

— И надеремся, как когда-то! — мечтательно произнес академик медицины.

— Ты имеешь в виду первый класс школы? — озорно подмигнул банкир.

Часы на Казанском вокзале показывали без десяти минут семь.

Полюшко-Поле неслась по перрону со свертком в руке. Она влетела в шестой вагон, но вскоре вновь в растерянности вернулась на платформу и принялась озираться по сторонам. Антон Михайлович не появлялся.

— Перепутал вагон, что ли! — в сердцах воскликнула Полина Сергеевна, обращаясь к проводнице. — Вот оболтус!

— Сколько лет оболтусу? — спросила проводница.

— Пятьдесят два! — сказала жена оболтуса.

Ровно в семь поезд дернулся и начал движение, покидая столицу.

Полина Сергеевна сердитой походкой зашагала обратно. На фоне уходящего состава она машинально развернула сверток и начала жевать что-то вкусненькое, припасенное для своего большого дитяти.

Вернувшись домой, она обнаружила, что чемодан по-прежнему стоит в центре кабинета, пиджак с лауреатской медалью как висел на спинке стула, так и висит. А со стола исчезли лишь паспорт и деньги. Путевка и железнодорожный билет остались на месте. Рядом лежала записка:

«Полюшко-Поле! Не сердись, но я совершаю лауреатский поступок! Твой Каштан!»

Полина Сергеевна возмутилась:

— Это бунт!

В холле фешенебельной гостиницы, в мягких и удобных креслах, нагло, по-хозяйски расположилась пишущая и снимающая корреспондентская братия. Было их не меньше трех дюжин. Все они ждали выхода самой Клаудии Шиффер. Мимо журналистского табора к стойке портье проследовал Антон Михайлович.

— Извините, когда я въезжал, то забыл узнать, это мне друг заказывал гостиницу, а сколько стоит мой номер? — И рассеянный жилец протянул ключ.

Портье взглянул на бирку:

— Этот недорогой. Тысяча восемьдесят рублей в сутки, включая завтрак.

— В сутки? — ахнул Антон Михайлович.

Он достал кошелек, вынул из него свое состояние, пересчитал:

— Значит, за двое суток, я должен…

— Две тысячи сто шестьдесят! — подсказал портье.

— Господи! — вздохнул Каштанов. — Вот возьмите! — Он вытряхнул из бумажника все наличные деньги, включая мелочь. — Ужинать мне сегодня уже не придется!

— Такой известный человек, как вы, Антон Михайлович, и без денег… — Портье позволил себе улыбнуться.

— Можно я от вас позвоню? Это междугородный звонок, но недалеко, в Тверскую область? — спросил Каштанов и, получив позволение, набрал номер.

И снова действие перенеслось в дом с тремя китчевыми тиграми на ковре. Телефон трезвонил, но в доме никого не было, даже ротвейлера. За окном сияло солнце, блики от воды бегали по прибрежным кустам, а рыбак в лодке резко подсек леску и вытащил из воды блестящую рыбину…

В холле отеля Каштанов разочарованно положил трубку.

Одна из журналисток, женщина лет, эдак, тридцати двух, в модной кожаной куртке, с накрашенными губами и ногтями, подбежала к портье:

— А вы уверены, что она все еще в апартаментах?

Портье ответил едко:

— Чтобы избавиться от встречи со всеми вами, мадам вполне могла спуститься по пожарной лестнице!

Репортерша усмехнулась:

— Я бы это знала. Наш человек там дежурит!

— Кого вы ждете? — проявил интерес Каштанов.

— Клаудию Шиффер! — бросила через плечо журналистка, даже не взглянув на собеседника.

— А она кто такая? — простодушно спросил Антон Михайлович.

Журналистка скорбно вздохнула:

— Какой у нас безграмотный народ!

В этот момент в стеклянном лифте отеля показались ножки, самые знаменитые в мире ножки. Лифт спускался. Со всеми репортерами — их называют «папарацци» — начало твориться что-то несусветное. Стадо повскакало с мест и ринулось навстречу великой топ-модели.

Корреспондентка в кожаной куртке, боясь отбиться от стада, тоже рванула с места.

Каштанов вежливо уступил ей дорогу, сделав шаг влево. Оказалось, что журналистке нужно в ту же сторону, и она буквально наткнулась на Каштанова.

Тогда он сделал шаг вправо. Журналистка, пытаясь его обойти, тоже сделала шаг вправо и опять уткнулась в Антона Михайловича.

Он продолжал быть галантным и отступил налево. Журналистка, в свою очередь, попыталась обойти его с другой стороны и в третий раз уперлась в этого проклятого мужчину.

— До чего же вы мне обрыдли, — зло выдохнула она и с силой пихнула препятствие, которое отлетело куда-то вбок и приземлилось на журнальный столик.

Зацепившись ногой за поверженную жертву, корреспондентка сама больно ударилась коленом и, ругнувшись, помчалась к прославленной топ-модели.