Служебный роман

— В твоем возрасте пить вредно! — вмазала Полина Сергеевна, на что Каштанов ответил философски:

— В моем возрасте и жить вредно!

После завтрака угрюмый Каштанов, недовольный тем, что напрочь забыл вчерашнее самое страшное оскорбление жены и из-за этого не мог начать разговор о разводе, проследовал к себе в кабинет. Он понимал, что слов «эгоист» и «изверг» недостаточно, чтобы объявить, как сказали бы нынче, импичмент Полине Сергеевне. А главное слово, как назло, вылетело из головы.

Если по нашей истории снимали бы игровую киноленту, то художник обставил бы кабинет Антона Михайловича с тщанием и артистично, ибо съемочная группа относилась бы к нашему герою с нескрываемой симпатией. В кабинете доктора было много книг, причем на разных языках. На стенах висели картины, намекавшие на пристрастие хозяина к русскому авангарду и примитивизму. На тахте валялся взбудораженный плед, дававший понять, что доктор провел беспокойную ночь. На книжных полках красовались всяческие сувениры, привезенные из-за рубежа. На письменном столе — стопка медицинских журналов, начатая рукопись. Пианино у стены, гитара на почетном месте, набор компакт-дисков и приличная музыкальная техника демонстрировали серьезный интерес к музыке. Среди фотографий обращали на себя внимание портрет старой женщины — матери Каштанова, сам доктор, снятый в оксфордской мантии и шапочке, и большая фотография красивой женщины средних лет — первой жены Антона Михайловича. Кабинет был обжитой и уютный. Посередине кабинета стоял чемодан, собранный в дорогу, на кресле висел пиджак доктора с лауреатской медалью.

Прежде чем приступить к утреннему макияжу, Полина Сергеевна заглянула в мужнин кабинет.

— Вещи я уложила, — строго сообщила она. — А на столе, вот, смотри: путевка, твой паспорт, санаторий называется «Волжский утес». Это билеты на поезд Москва-Самара. Вагон СВ. И, пожалуйста, выйди в Сызрани, это раньше чем Самара.

И жена аккуратно расправила плед на тахте.

— Не хочу в санаторий! — взмолился Антон Михайлович. — Там меня начнут лечить, а я этого не выношу!

— И это говорит врач! — Полина Сергеевна была неумолима. — Я лучше знаю, что ты хочешь! Ты хочешь ехать в санаторий! Это необходимо для твоего здоровья!

— Полюшко-Поле, пожалей меня! Я не хочу в санаторий… — жалобно повторил доктор.

— Значит так, — командирским тоном перебила жена. — Я даю тебе две тысячи рублей… — Она открыла ящик письменного стола и достала оттуда деньги.

— Что так щедро? — с сарказмом поинтересовался муж.

Полина Сергеевна иронии не уловила:

— Надо, чтобы у тебя были деньги, на кино, например, газету купить, мне позвонить… В поезде за постель платить не надо, входит в стоимость билета. На вокзал приеду, привезу тебе чего-нибудь вкусненького…

— А все-таки, — настаивал Каштанов, — что было после эгоиста и изверга, на третье?

— А ты что, забыл? — поинтересовалась жена.

— Забыл! — признался Антон Михайлович.

— Что ты на этом зациклился? — отмахнулась она. — Да, в девять тридцать у тебя заседание фонда. Ты успеешь на нем показаться. Твой поезд в семь вечера.

Полина Сергеевна отправилась в спальню и приступила к сложному процессу, который можно было бы назвать портретной живописью. Разумеется, работала она над автопортретом.

— Не пойду! Я в отпуске! — крикнул ей вслед подкаблучник.

Полина Сергеевна не терпела возражений:

— Нет, пойдешь! Я лучше тебя знаю, что ты должен делать!

— Тогда ты и иди! — Каштанов появился в дверях спальни.

— Этот благотворительный фонд носит твое имя. Ты там президент, а не я! — Полина Сергеевна выдавливала из заграничных тюбиков кремы и накладывала их налицо.

Доктор Каштанов поморщился:

— В моем фонде сидят жулики!

— Это ты их развел! — съязвила жена. — Ты мягкотелый!..

Жена наступила на больное место, и потому Антон Михайлович тотчас раздраженно отозвался:

— Я не гожусь для этого. В бухгалтерии ничего не смыслю… Прикрываясь моим именем, они воруют и воруют.

— Сейчас все воруют! — Полина Сергеевна преображалась на глазах. — Но страна большая и хватит надолго.

— Ты не устала мной руководить? — понуро спросил Антон Михайлович.

— Вот ты от меня и отдохнешь ровно двадцать шесть дней! А я за это время сделаю евроремонт, поэтому нашу кредитную карту оставляю себе.

Полина Сергеевна полюбовалась на свое изображение в зеркале и осталась довольна проделанной работой. Из зеркала на нее смотрела холеная, красивая, современная особа, которая выглядела совсем не на сорок пять, как на самом деле, а, по крайней мере, на десять лет моложе. Она достала из сумочки толстую записную книжку, которая на современном, то есть полурусском языке называлась «органайзер», и направилась в кабинет мужа.

— Вот твое расписание до отъезда. Значит, после фонда в одиннадцать у тебя делегация медиков из штата Айова; в двенадцать придет Шелатуркин, он баллотируется в Думу, может пригодиться, если пройдет, а у него грыжа.

— Думаешь, грыжа ему помешает? — желчно спросил Каштанов.

— Не остри! — отмахнулась Полина Сергеевна и продолжала командовать: — В тринадцать сорок пять открытие бутика фирмы кожаных изделий «Аманти».

— А я-то при чем?