Было ему уже за пятьдесят. На нем ладно сидел хороший костюм. Борода, усы и очки делали его чем-то похожим на Антона Павловича Чехова. Но не только внешность и высокий рост роднили «водителя» с классиком литературы. Как и Чехов, герой нашего повествования был доктором. Правда, в отличие от писателя он не сочинял пьес и рассказов, а только оперировал. Но в области хирургии он занимал, пожалуй, не менее значительное место, нежели Чехов в литературе.
— Нет, что вы, — повторил хирург. — Ваня — потрясающий талант. Сегодня он сделал операцию на позвоночнике, какую не делал еще никто в мире!
— И мы гуляем! — во всю ширь улыбнулся Ваня. Был он моложе шефа лет на двадцать.
— У нас уважительная причина! — с душой произнес старший по возрасту и внезапно рухнул перед инспектором на колени. — Голубчик, не обессудь!
«Голубчик» растерялся, потому что никто еще не вставал перед ним на колени. А Ваня кинулся поднимать шефа. Милиционер же неожиданно сказал коленопреклоненному:
— Я вас по телевизору видел. Вы знаменитый доктор, профессор… простите, фамилию запамятовал.
— Надо бы помнить его фамилию! — укоризненно произнес вдрабадан пьяный Ваня, который вместе с милиционером дружно ставил доктора на ноги. — Антон Михайлович не только профессор, но и академик. Директор клиники. И лауреат.
— Вспомнил! Вы — Каштанов.
— Молодец! — одобрил Ваня. — Это действительно сам Каштанов.
— А вас как зовут? — поинтересовался академик и лауреат.
Инспектор представился по полной форме:
— Лейтенант Николай Дементьев.
Женское лицо возникло в окне третьего этажа. Женщина внимательно посмотрела на то, что происходит внизу.
А внизу Каштанов раздухарился:
— Коля, пошли ко мне, продолжим! А тебе, Ваня, придется, уж прости, объявить выговор за незаконное и нетрезвое использование машины в личных целях.
— А кто приказ подпишет? — ухмыльнулся Ваня, он же Иван Павлович Минаев. — Вы же с сегодняшнего дня в отпуске.
Антон Михайлович Каштанов нашел решение:
— Сам и подпишешь. Ты ведь остаешься вместо меня. Пошли!
Антон Михайлович возвращался домой в дивном настроении. Он пел:
— Миллион, миллион, миллион алых роз…
Жена Каштанова, та самая женщина, что выглядывала из окошка, спустилась в лифте на первый этаж. Жене было около сорока. Даже ночью она была одета элегантно и отлично выглядела. Но при этом ее трясла злоба и от злобы бил озноб.
— Полюшко-Поле, это я с друзьями! — Муж обрадовался тому, что жена его ждет. — Опустошай холодильник.
— Ты почему не позвонил? — прокурорски спросила жена.
— Прости меня, я забыл. Понимаешь, Ваня сделал уникальную операцию. И мы отмечали это событие! — начал оправдываться Антон Михайлович.
— Но как ты мог не позвонить, я тут с ума схожу! Я обзвонила всех и вся! — В голосе супруги звучал металл.
— Поля, прости, я виноват!. Но у меня сегодня праздник! Ну, забыл, понимаешь?..
— Я стою на лестнице четыре часа. У меня опухли ноги.
— Сейчас поставим компресс! — сердобольно предложил Ваня.
— Пошли вон, пьянчуги! — заорала жена.
Ваня и милиционер, понурившись, поплелись вон из подъезда.
— Ты оскорбила моих друзей! — возмутился Антон Михайлович.
— А ты… как ты мог не позвонить! — не унималась Полина Сергеевна. — Ты — эгоист, ты — изверг, ты — не мужчина!
И жена начала заталкивать доктора в лифт.
От обиды Каштанов заплакал:
— Тогда кто же я, по-твоему?
В лифте супруги молчали: жена от переполнявшей ее ярости, а муж от унижения и в знак протеста.
Войдя к себе в кабинет, насмерть разобиженный Каштанов, не раздеваясь, повалился на тахту. Перед тем как заснуть, он со слезами на глазах повторял оскорбительные слова Полины Сергеевны и пришел к окончательному выводу, что завтра же разведется с нею.
«К чертовой матери! — думал знаменитый хирург, который всю жизнь слышал от всех в свой адрес только добрые и благодарные слова. — За что?.. Что я сделал?.. Это несправедливо… так обозвать… Нет, с ней жить попросту невозможно… Утро начну с того, что объявлю ей о разводе… Надо же, сказать мне такие страшные слова…»
Мысли его путались, и бедолага так и уснул в костюме и в очках под непогашенной настольной лампой…
На следующее утро завтрак проходил в грозовом молчании.
Полина Сергеевна привычно подавала овсяную кашу, кефир, кофе.
— Я хочу яичницу и бутерброд с копченой колбасой! — мрачно потребовал Антон Михайлович, понимая, что он завтракает с этой женщиной в последний раз. Вид у него после вчерашнего был, мягко говоря, не самый свежий, а самочувствие просто препоганое.
— Это тебе нельзя! — парировала жена.
— В моем возрасте еще можно все!
— Я лучше знаю, что тебе можно!
— А как ты меня вчера обозвала? — неожиданно спросил муж. — Эгоиста и изверга припоминаю. А что на третье? Самое мерзкое?
— Как следовало, так и обозвала! Уж я-то знаю, чего ты стоишь!
— Ты вела себя недопустимо — прогнала моих друзей.
Жена поглядела с насмешкой:
— И давно этот мент тебе друг?
Муж поразился:
— Какой мент? Ты зачем придумываешь?
— Ты пришел с милиционером!
— Я не приходил с милиционером! Никогда! — Каштанов был абсолютно уверен в своей правоте.