— Я тебя еще раз спрашиваю: ты уже был у Федяева?
— Не могу его дождаться! — гневно воскликнул Воробьев. Николаю Сергеевичу сразу полегчало.
— Ваш друг, Николай Сергеевич, упорно отказывается рассказать, зачем ему нужен Федяев, — кокетливо сказала Мячикову секретарша.
— В общем, скрывать тут нечего. Я один ограбил музей! — Воробьев был убежден, что все уже раскрылось и надо выгораживать Мячикова. — Ваш следователь, — он показал на него, — здесь ни при чем.
Николай Сергеевич обиделся. Он позабыл, что примчался сюда уберечь друга от ненужного признания.
— Нет, при чем!
— Я один все сделал! — сказал секретарше Воробьев. — Не примазывайся! — прикрикнул он на друга.
Однако Николай Сергеевич не мог допустить, чтобы Воробьев отвечал за все в одиночку, и он припер его к стенке!
— Но картина-то у меня!
— Я ее отнес к тебе на сохранение, но ты не знал, что она краденая! — нашелся Валентин Петрович.
Но Мячиков вошел в азарт:
— Как я мог этого не знать, когда украл ее я!
Мячиков помнил одно: надо отводить от друга беду.
Но и тот помнил то же самое и поэтому зашелся:
— Ты врал! Ты жалкий хвастун!
Секретарше надоела старческая болтовня:
— Это только на Западе крадут картины, а у нас — бессмысленно! Продать некому. Извините, товарищи, вы мне мешаете работать.
В это мгновение Валентина Петровича озарило. Он понял, что секретарша ничего не знает. А если не знает секретарша, значит, не знает никто. Воробьев ужаснулся тому, что чуть не провалил всю затею. Он поглядел на Мячикова диким взором и шепотом спросил:
— Ты откуда сюда пришел?
— Из дому! — многозначительно ответил Николай Сергеевич.
— А
— Не был!
— Но ты же мне звонил!
— Это роковая ошибка!
— Здесь никто ничего не подозревает!
— Никто!
— Почему?
— Сам поражаюсь! — сказал Мячиков, и в нем проснулся профессиональный инстинкт. — Дайте мне, пожалуйста, телефонный справочник, — обратился он к секретарше. И найдя номер, позвонил в музей:
— Говорит следователь Мячиков. Не было ли у вас сегодня произведено хищение?
Николай Сергеевич выслушал ответ и попрощался:
— Извините, благодарю вас, всего хорошего!
Он повесил трубку и, глядя в хорошие глаза Воробьева, медленно произнес:
— Из музея ничего не похищено! Ни сегодня, ни в предыдущие дни!
На Воробьева было жалко смотреть.
Не сговариваясь, старики сорвались с места и кинулись к выходу.
На улице Николай Сергеевич взял Воробьева под руку:
— Это я во всем виноват! Прости меня, Валя! Я принял слесаря за оперативника, который пришел меня арестовать!
— Но как ты догадался, что я здесь?
— Я знаю твой характер!
— Прости меня, Коля! — Воробьев и сейчас не уступал другу. — Это я во всем виноват! Я поспешил к Федяеву и едва не погубил нас обоих! И я тебя, конечно, прощаю! Но музею я этого не прощу! Что они там, ослепли?
— Иди скорее домой! — забеспокоился Николай Сергеевич. — Я тебе звонил, там все с ума сходят!
— А ты скорее поезжай к себе, сторожи Рембрандта!
И старики разошлись.
Пока Мячиков добирался домой, его успели опередить. Приехала медицинская помощь, вызванная слесарем. Прибыл тот же врач и тот же шофер. Ни на звонок, ни на стук никто дверь не отворил. Врач, не мстительный по натуре, на этот раз взъерепенился. Он вызвал управдома и опять приказал взломать дверь! Управдом послал за слесарем, тот опять разбежался и, как снаряд, вонзился в препятствие. Дверь рухнула, и слесарь приземлился рядом с Рембрандтом…
Подходя к дому, Николай Сергеевич увидел возле подъезда машину с красным крестом, в которую внесли слесаря. «Неотложка» приезжала не зря. У слесаря был перелом плеча.
Поднявшись по лестнице, Николай Сергеевич обнаружил, что дверь его квартиры опять взломана. Готовый ко всему, он вошел в пролом, заглянул в комнату и облегченно вздохнул. Картина Рембрандта была на месте. Николай Сергеевич присел на диван и стал размышлять; кому и зачем понадобилось второй раз выламывать дверь?
Глава двенадцатая
Надо идти в музей и выяснить, почему они не паникуют! — сказал Воробьев на следующее утро.
— Но смотрительница нас опознает, — возразил следователь и с ненавистью поглядел на шедевр.
— А мы загримируемся! — подал увлекательную идею Воробьев. — Я буду без лестницы, без халата, но зато в очках!
— Мало! — высказал сомнение Мячиков. — Тебе нужны усы или борода. А мне как быть?
— Остричься наголо! — не задумываясь, решил Воробьев. — Тебя родная мать не узнает!
Но остричься Мячиков отказался:
— Страшно! А вдруг они в моем возрасте больше не вырастут?
— Как же тебя видоизменить? — задумался Воробьев, пристально разглядывая друга. — У тебя яркая внешность!
— Неужели? — Мячиков с надеждой поглядел в зеркало и не увидел в нем ничего яркого.
— Я придумал! — Воробьев даже подпрыгнул от радости. — Мы тебя перекрасим!
— В негра? — испугался Мячиков.
— Нет, не целиком, только волосы! — утешил Валентин Петрович. Ему стало по-детски интересно.
— Не желаю краситься! — заупрямился Мячиков.
— Почему?
— Стыдно! Красятся только женщины! — стоял насмерть Николай Сергеевич. — Это идиотизм. Этого не будет никогда! Лучше я приклею бороду!