Служили два товарища... Трое (повести)

- Такое может случиться раз в тысячу лет, - сказал Ивашенко, - а еще говорят: не бывает человеку счастья, везенья. И знаете, ребята: у меня тоже такое чувство, что со мной ничего не случится, черт его знает откуда, но уверен.

- Ты здорово счастливый: стоит тебе сесть в самолет, и он, как миленький, топает на вынужденную, - сказал Морозов.

- Не в том дело, ребята, - заволновался Ивашенко, - а, понимаете, у меня чувство, будто я навечно живой! - Он едва громко не рассмеялся и захлопнул рот ладонью, а глаза его продолжали блестеть и смеяться. - Ну понимаете, придут немцы, а мы как-нибудь выскочим. Не верите? Постреляем их и выскочим.

Морозов, может быть, в первый раз улыбнулся, глядя на стрелка.

Догорела свечка, и погреб наполнился темнотой.

- Ребята, - сказал Морозов, - в этом вонючем погребе, где так и шибает прошлогодней капустой, все вспоминаю, как я с батькой еще в деревне за грибами ходил. До чего легко дышалось! Места у нас березовые, к осени лист от ночного холода начинает позванивать. Днем светло и солнечно. Очень меня в родные места тянет… Стал я летчиком в войну, но какой же я военный? Кончится вся эта заваруха, разобьем фашизм, уйду на землю… Я же теперь и механизатором, кем хочешь могу. Пускай батька с маткой в городе. Батька настоящим рабочим стал, слесарем, а я домой хочу. И понимаешь, ни большие дома, ни трамваи, ни театр, ни вечера в Доме офицера - ничего такого мне теперь не надо. А вот пойти на пашню или в березовый лес.

- Ведь только что из леса, - шепотом сказал Борисов.

- Да нет, то другие леса, Саша, - возразил Морозов. - После войны, наверно, и в этих легко станет.

- А у меня, - зашептал Ивашенко, - одно желание: поскорее до своего дела добраться. Сколько всего повидал - кажется, на всю жизнь хватит. Главное - чтобы война кончилась и чтобы, понимаете, ребята, это была последняя. Я готов для этого на что угодно.

- Никто после нынешней не захочет ее снова. Если найдется такой тип - определят в сумасшедший дом и будут показывать как редкость, - сказал Борисов. - У нас, конечно, такого не найдешь. У них - черт его знает.

Морозов раздумывал. Войной он был сыт по горло. Ну, а если бы снова к нам пришли? Все равно, старик, ты сам натянул бы китель.

- Всем надоело драться! А немцам, думаешь? Ну сумасшедшее у них правительство, и сумасшедшая партия, и фюрер. А народ? - продолжал Борисов. - Не все же они там тронутые? Скоро Берлин возьмут и весь их дьявольский райх. Что они, после этого во второй раз полезут? Не верю.

- Ты мне о немцах не говори, - сказал Морозов. - Я о них спокойно слышать не могу. Вот кончится война, тогда посмотрим, а сейчас пускай они горят…

- Послушай, Коля, - сказал Борисов, поудобнее устраиваясь на полу, - я один из нас троих военный по профессии. Учился в летной, но я, ребята, тоже мечтаю о мирной работе. И знаете, о чем? Хочу в транспортную авиацию. Однажды, ребята, видел, как самолет привез зимой персики из Батуми. Вот запах был! Представляешь, как пахнут персики в самолете! А людей возить? Как это в рассказах пишут? Врач торопится к больному, зима, вьюга. Впереди отвратительная посадочная площадка. Иногда во сне вижу. Лечу, а мой пассажир спрашивает: «Нельзя ли, товарищ, скорее? Время дорого». Гляжу на спидометр - и просыпаюсь… Нет, ребята, кончится война, у меня, честное комсомольское, найдется работа.

- У одного нашего Ивашенко неконкретная профессия, - заговорил Морозов. - Что такое художник? Так, ничего определенного: портретики, пейзажики. Предпочитаю, ребята, цветную фотографию. Вот у Липочкина было настоящее дело: расчеты. Космические расчеты это тоже, конечно, несерьезно. Очень нужно тебе знать, плавает ли звезда эн от Земли на расстоянии одного светового года или двух! А вот расчет кривизны арки моста, это, конечно, настоящая работа, и в ней Костя был гениальный парень.

- Скучно ты рассказываешь, Булка, - сказал Борисов.

- Давайте без прозвищ, - шепнул Морозов. - Скучно - не скучно, а девушкам я нравлюсь, и ладно. И если тебе надо все знать про звезды, если у тебя без этого нет аппетита, изучай сколько влезет и рисуй картинки.

- И буду рисовать картинки, - с упрямством сказал Ивашенко. - Будь все люди, все без исключения, хоть немного художниками, на земле бы не было войн.

- А, говорят, ваш Леонардо строил укрепления и катапульты, слышал об этом на одной лекции.

- В те времена все было иначе! - взмолился Ивашенко. - Когда искусство для всех будет открытой книгой, войны станут невозможными. Заниматься искусством это почти то же самое, что любить жизнь, настоящую, во всем красивую. Понимаете, любить жизнь и воевать - бессмыслица, противоречие, как говорят философы. Искусство, конечно, победит войну! - сказал Ивашенко, холодея от восторга и волнения. - Искусство помогает жить при самых паршивых обстоятельствах.

- Не орите, Ивашенко, вы не на митинге.

- Я отлично знаю, что сижу в погребе и рядом немцы, - прошипел Ивашенко, - но это не доказательство. Но в будущем, до которого мы, быть может, не доживем, искусство станет сильнее войны.