Служить театру честно. Записки артиста Мариинского театра

Первым педагогом по классическому танцу у меня была Мария Владимировна Боярчикова — мама известного балетмейстера Николая Николаевича Боярчикова. Она вела только первый класс. Потом был педагог по фамилии Петров. Он много болтал с нами на уроках. Мы его заводили: «Расскажите про охоту, про рыбалку», и он рассказывал, а мы, вместо того чтобы делать экзерсис, его слушали. Потом он, опомнившись, говорил: «Ну, что такое, встали, занимаемся». Он, правда, умел поставить спину, пируэт и туры. Он нас учил целый год, и всему классу в конце того учебного года поставили двойки. Директор училища Николай Павлович Ивановский решил оставить нас еще на месяц заниматься, хотя всех остальных ребят уже отпустили. Дополнительные уроки помогли, и я получил четверку с минусом. Затем я попал в класс к Александру Ивановичу Пушкину и занимался у этого замечательного педагога четыре с половиной года. Мне самому рано стала интересна работа преподавателя. Когда пришел работать в театр, уже мечтал, как закончу танцевать и сам смогу заниматься педагогикой, у меня будут ученики. Не думал ни о какой выгоде, — только о том, что смогу учить и приносить пользу. Так и получилось.

Александр Иванович Пушкин был человек очень мягкий. Будучи очень уважаемым педагогом, большим профессионалом, он имел возможность набирать себе в класс самых одаренных. А учил тех, кого давали, и делал из каждого ученика «конфетку». К выпуску из училища нас осталось трое мужчин, других по разным причинам отчислили. Со мной учился китаец, был еще парень из Риги, потом пришел Нуриев, вернее, приехал из Башкирии. Мне он сначала запомнился неряшливым прыщавым мальчиком, во внешности которого сочетались башкирские и татарские черты. Еще помню, что Нуриев был очень подвижный, энергичный, взрывной. И еще он отличался настоящим трудолюбием — если что-то не получалось, пытался снова и снова, пробовал, пока не добивался своего. По характеру он был веселый и компанейский, общаться предпочитал с девочками. Мы с ним были в хороших отношениях. Я, помню, играл ему на переменках на пианино татарские танцы, а он танцевал. Он очень хорошо показывал национальную пластику.

Все мы много смеялись и хорошо проводили время на переменках. Еще я любил поиграть джаз. Правда, это не всем нравилось. Педагоги, проходя мимо, могли сказать что-то вроде: «Какая гадость», но я все равно играл. Я как-то выбрал для экзамена по фортепьяно танго из «Красного мака». Мне чуть двойку не поставили, хотя обычно я получал четыре или пять. Педагоги кривились, были не довольны, и я получил тройку за исполнение «буржуазной» музыки.

Нуриев выпустился вместе со мной, но его специально оставили еще на год. Он не ходил на уроки по общеобразовательным предметам, только занимался «классикой» и репетировал. Целый год дополнительно работал с самим Пушкиным. Дирекция так решила, понимала, что он очень талантливый. И ему дали такую беспрецедентную возможность, растили «звезду». Похожие ситуации бывали, но обычно к нам приезжали стажироваться ребята из хореографических училищ в других городах, уже получив там диплом, чтобы иметь и диплом Вагановского. Так, например, Саша Павловский до стажировки уже танцевал в театре в Тбилиси, он был учеником Чабукиани. Такие студенты занимались только специальными дисциплинами.

Кстати, по фехтованию у нас был потрясающий педагог Кох, немец по происхождению. Он много где ставил бои на шпагах — например, в фильме «Дон Сезар де Базан». Он показывал нам все позиции — первую, вторую, третью, четвертую, защиту — мы тренировались, отрабатывали приемы. Занятия по фехтованию длились два года.

Одним из моих преподавателей была родная сестра Дмитрия Шостаковича — Мария Александровна, очень приятная женщина. Она преподавала фортепиано. Я помню, что к ней часто приходила известная балерина Марина Тимофеева, они дружили.

Особо из всех своих педагогов я выделяю Николая Павловича Ивановского, директора училища, и, конечно, Александра Ивановича Пушкина. Ивановский был настоящий аристократ и интеллигент. Я помню, когда ходил по училищу, чувствовал себя в основном неуверенно. Мы были все немного затюканные, чересчур дисциплинированные. Ивановский — он всегда носил шляпу — если мы встречались, приподнимал ее передо мной, 11-летним сопляком. Еще помню, он ходил в очень красивых ботинках, с замшевыми накладками на застежках. Ивановский преподавал историкобытовой танец, этот предмет был в младших классах и в выпускном. Он обычно ставил почти всем пятерки, не выделял, кто хуже, кто лучше. И мы все ходили счастливые.