Служу по России

Андрей Тарковский не поступил бы так, как не сделали этого Марлен Хуциев, Григорий Чухрай, Станислав Ростоцкий и другие подлинные творцы, чьё место нынче заняли бездарные сквернословы. В Тарковском всё было по-чеховски прекрасно: и лицо, и мысли.

Таким он и остался в моей памяти – мятущийся, ранимый, честный. Не впавший в детство, но на всю жизнь сохранивший юношескую чистоту и божественный порыв.

Вернуть на круги своя

Трагедия минувших десятилетий в том, что жителей в больших и малых городах отчуждали от памятников. Они были как бы пугалами, эти памятники, символами прежней жизни, которую хотели разрушить «до основанья». Что нужно было, по мнению новой власти, истребить прежде всего? Церковь и барскую усадьбу. А ещё – спрятать подальше портреты «поработителей»… Русский человек не мог жить без церкви, и без помещичьей усадьбы представить русский пейзаж невозможно. Тут и красота, и тайна. Барский дом стоял на горе и был эпицентром округи. Этот пейзаж нашёл своё отражение в русской живописи. Он вдохновил многих писателей на удивительные страницы – перечитайте Льва Толстого, Тургенева или Бунина. Если эта красота не будет возвращена, то смысла жить на этих местах тоже не будет.

Мне известна закономерность: деревянные памятники русского Севера гибнут одновременно с деревнями. Это процесс взаимосвязанный. Умирает деревня – гибнет памятник, разрушается памятник – исчезает деревня. То, что мы утратили эту красоту, этот лад, – одно из самых страшных несчастий. Я не перестаю удивляться бессмысленности произведённых разрушений. Ладно, говорю я себе, не ведите в церкви службу – но не ломайте её, не сносите, используйте как-нибудь. А ведь разрушения производились не только в центре, а по всей России. Если мы хоть как-то эту память не восстановим – нам конец.

Я всю жизнь проработал в древнерусских городах: Новгороде, Пскове, Ярославле, Костроме, Вологде. Ещё два десятка лет назад, когда всё активно восстанавливалось и реставрировалось и когда не было видеотек и дискотек, общий дух был гораздо выше, чем теперь. И порядок был больший. Вот пример. Пятнадцать лет назад во Пскове появился убийца, каждый день узнавали о новой жертве. На третьи сутки в городе было объявлено чрезвычайное положение. По улицам ночью ходили бронетранспортёры и вооруженные патрули. Преступник был обезврежен. Сейчас для Пскова появление подобного нелюдя – лишь очередной случай из оперативной сводки. Процесс взаимосвязан: открылись видеотеки – появилась разнузданность, вседозволенность. Что в них крутят – вы и сами знаете. Я не против свободы – каждый волен смотреть всё, что угодно. Но пока не будет действенного влияния со стороны культуры и церкви, эта свобода до добра не доведёт.

Мы пришли к тому, что порнушка продаётся в переходах, метро, табачных киосках. Я много видел стран и знаю: чем менее цивилизована страна, тем больше в ней подобной дряни. В современной Греции цивилизованности меньше, чем, скажем, в Англии, – и в ней порнуха разнузданная. К сожалению, мы ориентируемся на плохие образцы. По английскому и американскому телевидению вы сотой доли той вседозволенности не увидите, как по нашему… А что звучит с эстрады? И это в стране, которая дала миру поэзию Пушкина, Лермонтова и Есенина, в стране, в которой ещё пятнадцать лет назад Рубцов писал!