Служу слову

В сорок пятом на Эльбе отец[12]
Не чурался работы.
Во главе сотни русских сердец
Из воздушной пехоты.

Под Москвой в сорок первом стоял

Против сил оккупанта,
Орден вскоре за это сиял
Под шинелью сержанта.

В День Победы торжественный зал,

Позади все печали,
Но когда он Москву вспоминал —
Губы боль отражали.

Он с парада под огненный шквал,

Он на Эльбе пил с янки[13],
Он медали носить мне давал,
Часто парился в баньке.

Дом и садик у самой воды,

Жизнь и в светлое вера,
И два ордена Красной Звезды
На груди офицера.

У всего есть предел и конец

В этом мире лучистом,
А ещё помню то, что отец
В землю лёг коммунистом.

Малая родина

Я люблю мою родину малую,
Я люблю наш родительский дом,
За околицей даль величавую
И заросший у озера склон.

По воде звук весла и уключины,

На рыбалку вадчанин[14] плывёт,
Рыболовами были здесь Шушины,
Да и Клюшиных славный жил род.

Здесь нашёл мой прапрадед пристанище,

Здесь он принял последний обряд,
Но старинное вадское кладбище
С прахом дедов загнали в асфальт.

Здесь водица святого источника,

Лес, овраги, речная волна.
И старушка из низкого домика,
Как и прежде, встречает меня.

Мне мила моя улица старая,

Где был счастлив я с первых минут,
Потому что здесь родина малая,
Здесь души моей корни растут.

По строфам А. С. Пушкина

Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лёд и пламень.

А. С. Пушкин

Идеалист-романтик Ленский —
Поэт, философ деревенский —
Цивилизован и любим,
И Пушкин сжалился над ним:

Убив мыслителя на взлёте

В его стремительном полёте,
С движеньем пламенной груди,
Но к рогоносному пути.

Ведь Ольга, ветреная Ольга,

Не сознавая чувства долга, —
Пуста, как ранняя весна,
Зато «красна лицом она».

А вот Онегин не для славы,

А для потехи и забавы
Знал дам «холодных, как зима,
Непостижимых для ума».

Давал Владимиру советы

Писать и оды, и куплеты,
И отойти от Ольги к той,
Кто жаждет «пищи роковой».

А я сквозь синие туманы

Зрел облик Лариной Татьяны
И благодарен, что творец
Дал в дар «чудесный образец».

Нет – не голый

«Картины Моне, как в стихах обороты,
Туманны, легки и настрой создают…»
Я, слушая, чувствовал тонкость породы,
Счастливого сердца покой и уют.

И речь с придыханьем, и дым сигареты,

И сделал я вид, что узрел и познал
Моне с Ренуаром, у коих поэты
Находят доселе незримый астрал.

Ван Гог, Писсарро, а о гордой плеяде

Таких, как Пикассо, поведал я сам:
«Король-то не голый – он в новом наряде,
В наряде, не видимом лишь дуракам».

В улыбке и жестах весенняя благость,

А голос вещал, как при страстной мольбе:
«Всмотрись вглубь себя, где находится радость,
Найдёшь, милый друг, примененье себе».

Письмо