На следующий день было проведено обучение у гримера Марины Коваловой. Она оказалась жизнерадостной тридцатипятилетней женщиной, у которой улыбка почти не сходила с губ. Невысокая, юркая, сноровистая. Такая женщина до седых волос походит на девчонку. А с седыми волосами превращается в бойкую бабку, которая так может осадить трамвайного хама, что тому и глаза некуда будет деть.
Она сразу же меня осадила, чтобы я даже не думал о ней, как о предмете желания. Чтобы не мешало обучению. За весь день мы прошли многое. Оказывается, она не только гример, но и преподаватель актерского мастерства. Я научился быть дедом, молодым пацаном, мужчиной в самом расцвете лет, женщиной и девушкой. С виду я имею в виду, а не внутри. Ну, вы поняли, о чем я.
Мы разбирали различные поведенческие модели. Разбирали не только нанесение грима и манеру поведения, но голосовые интонации, тон и звучание. Конечно, петь от этого я лучше не стал, но научился копировать различный возраст. Чтобы при случае моментально смог перестроиться и войти в привокзальный туалет молодым безусым юнцом, а выйти старым дедом, который уже одной ногой в могиле.
Ощущал себя если не шпионом уровня Джеймса Бонда, то разведчиком Штирлицем — точно! Причем, ехал как раз в ту страну, разделению которой и поспособствовал легендарный герой анекдотов. И да, если всё пройдет нормально, то как раз к премьере этой кинокартины я вернулся бы на Родину. И посмотрел бы вместе со всеми о приключениях Максима Исаева, который должен был сорвать сепаратные переговоры между Рейхом и западными союзниками. Ну да, как раз одиннадцатого августа семьдесят третьего года она и должна была выйти. А я должен буду её посмотреть.
Конечно, эту ленту хотели показать на девятое мая, но как раз в это время Брежнев отправится в Польскую Народную Республику и Германскую Демократическую Республику с дружеским визитом. Поэтому «Семнадцать мгновений весны» было решено показать позже. Надеюсь, что к тому времени я вернусь.
Сейчас же я вышел на поле и вдохнул полной грудью заграничный воздух. Во времена моей службы я только один раз успел побывать в экскурсионной поездке по Польше, Венгрии и Германии. Потом границы для военных моего уровня оказались закрыты.
И вот я снова здесь… Снова на земле неметчины. Воздух пахнет керосином и ветром. Вокруг снег, бетон, лица других солдат. Слева, на небольшом участке земли, окружённом высоким каменным забором с колючей проволокой, расположились двухэтажные казармы, штабной корпус, автопарк и прочие подсобные помещения.
— Стройся! — раздался громкий, как пистолетный выстрел, голос.
Повеяло родным и близким. Повеяло привычным…
Мы быстро выстроились в шеренгу. Двадцать человек солдат и пятеро техников. Я с техниками встал чуть поодаль. Чтобы не загребли с остальными молодыми ребятами в казарму. Всё-таки я как-никак более вольная птица, чем те, кто прибыл на службу по воле комиссариата.
Самым первым делом солдат начали дрючить за внешний вид, а нас пятерых отвели в сторонку. Мордатый мужик с солидной плешью и таким же солидным животиком начал нас просвещать относительно поведения на аэродроме:
— Зовут меня Константин Михайлович Грядин. Можно просто Михалыч. Обстановка тут у нас спокойная, без всяких разных проблем и прочего мусора. С немчурой стараемся особо не общаться. Контакты сами понимаете… Не приветствуются в общем. Если что не так, то сразу лучше к руководству, чтобы наши заокеанские друзья не воспользовались промахами доблестных советских воинов в своих целях. Служба не пыльная, но ухо держать надо востро.
— Михалыч, а куда нас определят-то? — спросил один из техников, с которыми я прилетел.
Его звали Сергей. На вид двадцать пять-двадцать шесть. Худощавый, черноглазый, с редкими усиками, которыми явно гордился. В полете успели познакомиться. Для себя я его обозначил как человека очень общительного. В пути он успел рассказать с десяток анекдотов и около сорока историй из своей жизни. В общем, к концу полета успел меня изрядно достать. Когда другие посапывали под натужный рев двигателей, я был вынужден сидеть и слушать о том, какие трактора в Ставрополье и какие урожаи с одной сотки снимал Сергей. В общем, редкий балабол, если не сказать чего похуже.
— Как куда? В балет, конечно, — хмыкнул Михалыч. — Будете ногами вензеля выписывать. Вас же ради этого в ГДР прислали…
Мужики понятливо хохотнули. Вопрос, конечно, был глупый. Нас изначально определили в «слоны». «Слон» сам по себе животное редкое, важное. Именно на его плечи возлагается самая грязная работа, но в то же время — именно он на самолете хозяин, пока машина не передана экипажу. Под его ответственностью все железо, которое есть на самолете, плюс двигатель, а также: гидравлическая система, топливная система, воздушная система (кондиционирование воздуха, поддержание давления в самолете на высоте, подогрев салона), масляная система, кресла, шасси, бытовое оборудование, питьевая вода, туалеты (очень сложная система на самолете, между прочим) и прочее, прочее…
— Ладно, намек понял. Буду фуэте накручивать, — хохотнул спросивший.