Цепляясь за осколки, торчавшие из ледяной поверхности образовавшейся в результате обрушения отвесной стены, мы спустились в зловещий кратер. Оказавшись внизу, я подумала, что лучше было бы родиться слепой, чем видеть то, что предстало моим глазам. Сквозь местами рыхлый и мягкий, но всё ещё кристально-прозрачный лёд, на меня смотрели погибшие под завалами. Странное преломление света создало жуткую оптическую иллюзию: казалось, они лежали прямо под моими ногами. Я бы многое отдала за возможность передвигаться не ступая на лёд, потому что с каждым шагом, услышав шорох талого льда под подошвой ботинка боялась, что нога провалится, наступив на кого-то из них.
Там, в глубине, кровь смерзлась с осколками, и багровый лёд бросал на лица погибших красноватые отсветы. Невероятно, но глядя на них я не ощущала смерти. Не то, чтобы они не выглядели мёртвыми: застывшие глаза, посиневшие губы… Но их непостижимая красота затмевала смерть. И ужас, дрожью колотивший тело, когда я ощущала на себе их неотступные взгляды, уступал место восхищению.
Я подумала тогда, что если мне суждено было умереть, то я хотела бы умереть здесь. Хотя и не могла надеяться, что смерть также преобразила бы меня. Я настолько отличалась от людей Рхи в жизни, что было бы бессмысленно рассчитывать приблизиться к их совершенной красоте даже умерев. Но если бы это случилось, возможно, одно это стоило бы смерти.
Я вовсе не думала о смерти до прихода в мир Рхи. В нашем мире мы привыкли гнать подобные мысли. Мы гораздо больше боимся жить, потому что не верим, что можем умереть.
Я боялась заговорить с незнакомцем, когда хотела спросить дорогу, или позвонить в районную поликлинику, чтобы записаться к врачу, обходила стороной магазины, где нужно было не просто пробить на кассе собранное в корзину, а попросить у продавца товар… Но мои привычные страхи касались вещей вполне обыденных, с которыми мы сталкиваемся каждый день. А вот бояться того, о чём и понятия не имела, я не привыкла. Зато теперь, провожаемая остекленелыми взглядами сотен глаз, я боялась смерти. Потому что она впервые была рядом, и дышала своим холодным дыханием мне в лицо. Она – реальна. Вот, что я впервые поняла тогда.
Армин шёл молча. Он не вглядывался в мёртвые лица, его взгляд, казалось, вперился в одну точку, которая перемещалась лишь с его шагами. Как бы мало я ни понимала его, но представляя, что он, возможно, переживал в тот момент, я готова была на всё, лишь бы смягчить его боль. А мне не хватало мужества даже заговорить.
Вскоре я почувствовала, что мы начали двигаться под уклон. Кратер углублялся всё глубже и глубже. Поле мёртвых осталось позади, и, вглядываясь сквозь лёд под собственными ногами, я больше ничего не видела. Наконец, Армин остановился. Перед нами был огромный тёмный колодец, уходивший в ледяные недра.
– Он ведёт в катакомбы, по которым раньше летали стиги, – сказал Армин. – Он кажется глубоким, но это не так. Спускайся за мной.
Цепляясь за стены колодца, он начал спускаться вниз. Я последовала за ним. Глубина колодца оказалась не больше пары метров. Бездонным он казался из-за кромешной темноты, которая окружила нас внизу.
– Иди за мной, – сказал Армин.
Мы долго шли в непроглядной тьме, и я ориентировалась лишь на звук его шагов. Наконец, впереди забрезжил голубоватый свет.
– Здесь, в глубине, ещё сохранилась энергия, – пояснил Армин.
Шаг за шагом становилось светлее: в ледяной толще стен то и дело вспыхивали голубые искры. Я старалась не отставать, но боковым зрением следила за вспышками энергии, и вскоре заметила, как внутри льда начали проступать фрагменты замысловатых узоров, сотканные из тонких мерцающих нитей энергии Рхи. Я поглядывала на них краем глаза, пока они не выстроились в умопомрачительной красоты рисунок. Тогда, не удержавшись, я перевела взгляд на стену.
Узор в ледяной толще сменился другим, затем ещё и ещё одним, пока от бесконечного совершенства абсолютной симметрии у меня не начало рябить в глазах. Отвести взгляд я уже была не в силах.
Это было похоже на прогулку в чистом поле после долгих лет, проведенных взаперти. Ты растворяешься в ощущении бескрайнего простора, впитывая бесконечную глубину неба и невесомую свободу ветра, и забываешь смотреть под ноги, не замечая, как твердая почва уступает место топи. Слишком поздно ты понимаешь, что оказался в ловушке. Пытаясь выбраться, вязнешь ещё больше, не оставляя себе шанса. Ты тонешь. И знаешь это. Но тебе нет до этого никакого дела. Пейзаж, ради которого ты забрался в самую трясину, манит и завораживает, создавая иллюзию воскрешения, а на самом деле лишь служа последним утешением обречённому.