Слышишь пение?

— Готовишь маме подарок на день рожденья? — с любопытством спросила она старшего брата.

— Не знаю, — улыбка Руди погасла, и он вдруг ужасно погрустнел. — Ничего не могу придумать, а хочется на этот раз чего-то особенного.

Гретхен удивилась:

— В прошлом году, когда ей исполнилось сорок, особенное было важней.

— И то верно, — согласился Руди, но лицо его по-прежнему оставалось серьезным и даже тревожным.

— Гретхен, пойди сюда на минутку, — позвала из кухни Фрида, — помоги мне, пожалуйста.

Старшая сестра вышла из комнаты.

— Анна, давай ты за меня придумаешь, — попросил Руди. — Мне тоже нужна помощь. Ничего не приходит в голову.

Она взглянула на брата — нет, не смеется, говорит серьезно.

— Мне нужен какой-то особенно приятный и веселый подарок. От которого долго-долго хорошо на душе.

Анну снова охватило предчувствие беды, но она не высказала вслух своих мыслей.

"Вдруг я ошибаюсь. Если есть хоть малейшая возможность ошибки, лучше промолчать".

— Хорошо, договорились, обещаю подумать. Поищем что-то такое, ну, в самую точку.

Мамин день рождения нескоро, 29 апреля. У нее еще куча времени.

Вечером они с Руди, по обыкновению, корпели над алгеброй. Потом вместе читали учебник истории. Занятия с младшей сестренкой оказались, как предвидел папа, ужасно важным делом — но совсем по другой причине. Руди неожиданно понял, что ему страшно нравится преподавать, и решил после окончания университета стать учителем в старших классах.

— Скоро мне нечему будет тебя учить, — весело заявил он, пока сестра искала нужную страницу.

Анна испуганно подняла голову, словно он уже объявил, что уходит на войну.

— Мне помощь никогда не лишняя.

— Я тут, тут, не беспокойся. Не нравится мне этот Кромвель, а тебе?

— Мне тоже. Злобный такой. Но и король тоже хорош — совершеннейший идиот. Трудно сказать, кто хуже.

— Всегда нелегко, — согласился брат.

* * *

Десять дней спустя родилась Елизавета Анна Шумахер. Такое родители придумали для дочки имя — просто поменяли местами имена Анны.

— У Франца в жизни не хватило бы духу сделать предложение без помощи вашего семейства, а особенно твоей, — объясняла Эллен Шумахер Анне и ее родным, когда они пришли посмотреть на малышку. — И тогда никакой Елизаветы не было бы и в помине.

Польщенная и обрадованная, девочка не могла и слова вымолвить, но мама новорожденной Елизаветы Анны понимала состояние своей бывшей ученицы. С того самого дня повелось — если Анна не занята в школе, дома или в библиотеке, будьте уверены, ее можно найти у Шумахеров, где она нянчится с маленькой тезкой.

Но девочка не забыла про Руди и его мольбу о помощи. Где-то в середине апреля ей пришла в голову замечательная идея.

— Сегодня твоя очередь ждать меня после школы, — объявила она брату. — Хочу показать, а не просто рассказать.

Она повела его прямо в зоомагазин и смело, впервые в жизни, вошла в дверь. Казалось, магазин набит щенками — стоят на задних лапах, дремлют, свернувшись в клубочек, карабкаются друг на друга, повизгивают, возятся, даже дерутся, а то сидят и грустят. Но Анна и не взглянула на своего последнего любимца. Не рассказала брату, сколько времени проводит у витрины магазина в мечтах о щенке.

— Птица, — провозгласила девочка, указывая на клетку. — Маленькая желтая канарейка, точно такая жила у нас во Франкфурте. Мама ее ужасно любила. Я, конечно, почти ничего не помню, но, по-моему, птичка очень похожа.

— Дженни, — закричал Руди, и глаза его загорелись, как у сестры. — Мама назвала ее в честь Дженни Линд,[30] певицы, хотя это была не канарейка, а кенарь. Поют-то только самцы.

— Верно, — согласился продавец. — Вот самые лучшие певцы, лимонные канарейки. Мы их совсем недавно получили, и смотрите, только три осталось. Смешно сказать, но в последнее время людям нравится, когда у них в доме звучит веселое пение. По правде говоря, вовсе и не смешно.

— То, что нам нужно! — воскликнул Руди. — Песня в доме! Анна, ты гений. Сколько она стоит?

Канарейки оказались дорогими. Руди приуныл, но Анна дернула его за рукав и начала умоляюще:

— Слушай, давай я заплачу половину. У меня есть деньги. Я уже давно коплю.

— Но не на канарейку же? На что ты копишь?

Щенок, которого девочка целый месяц считала своим, перекувырнулся через голову и сел, свесив розовый язычок. Она назвала его, шотландского терьера, Мак-Нейр.

Но Анна в ту сторону даже головы не повернула — вдруг Руди догадается.

— Все равно передумала, решила, что теперь ни к чему. Я, правда, совсем большая, мне не до таких глупостей. Честное-пречестное, ужасно хочется заплатить половину!

— Не надо бы мне брать твоих денег, я тоже накопил порядочно, но хотел отдать их папе до того… Хорошо, Анна, договорились.

Девочка чуть не спросила: "До чего?", но упустила мгновение.

Продавец пообещал держать птичку до дня рожденья.

Когда мама увидела немного нахохлившуюся канарейку, такую одинокую в новой клетке, она просто остолбенела. Обняла их обоих, Руди чуть дольше. Так и надо, Руди — всегдашний мамин любимчик, правды не скроешь, сколько мама ни отрицай, когда ее напрямую спрашивают.