См. статью «Любовь»

советский физик, уроженец… Х-мм… Даже этого не потрудился сообщить нам сочинитель. Ни где родился, ни где учился, ни кем были родители — полный провал. Известно только, что в отрочестве оказался одним из членов команды «Сыны сердца». В дальнейшем, покончив с детскими забавами, прославился на весь мир благодаря своим исследованиям в области теории света. По своему характеру был человек замкнутый и нелюдимый. Любому другому времяпрепровождению всегда предпочитал работу в лаборатории и вечно был погружен в какие-то научные расчеты. Собственно, и в детстве был малообщителен: золотые руки и запечатанное сердце — говорили про него. По-видимому, именно чувство некоторой неприязни к этому сухарю заставило Вассермана в семи из шестнадцати глав «Сынов сердца» по рассеянности «забыть» отправить его вместе с остальными героями на поиски приключений. Однажды Вассерман откровенно признался перед редакцией, что «есть в нем что-то, в нашем добром Сергее, что-то такое… В общем, сдается мне, неспроста он столь замечательно разбирался в приборах и шестеренках — можно сказать, постиг их изнутри. Как будто более принадлежал к обществу механизмов, чем людей. Никогда не удалось мне заставить его произнести какой-нибудь милый пустяк, шутку или ласковое, сердечное слово». Вассермана постоянно мучило неясное подозрение, что Сергея вообще не интересуют никакие благородные спасательные операции и прочие добрые дела Сынов сердца, а привлекает только возможность изобретать и совершенствовать всякие удивительные технические новинки, необходимые для выполнения отчаянных замыслов Отто. Поскольку сам Сергей был, мягко выражаясь, несловоохотлив, то и Аншелу Вассерману, как уже было сказано, немного удалось поведать о нем читателям. В начале войны Сергей трудился в каком-то московском тщательно засекреченном исследовательском институте и внес серьезный вклад в развитие современных видов оружия. Отправившись однажды в действующую армию — на юго-западный фронт — для испытаний, с целью дальнейшего усовершенствования своего изобретения (какой-то системы обнаружения и поражения скоплений вражеской артиллерии и танковых соединений), совершенно непредвиденно оказался в плену у немцев. Скрыв свое настоящее имя и род занятий, попал в лагерь советских военнопленных, где, видимо, без особого труда сумел обратить внимание начальства на свой талант искусного механика. В конечном счете попал в Варшаву, где трудился простым рабочим на фабрике, выпускавшей стекла для очков — столь необходимых солдатам и офицерам Вермахта. Немцам и в голову не приходило, что за птица попалась в их сети. В конце сорок второго года Отто посетил указанное предприятие в центре Варшавы и к своему великому удивлению и не меньшей радости увидел Сергея. Одеяние узника и плачевный вид заключенного не помешали Отто узнать в нем старого товарища. Сергей его не признал, возможно, потому, что, по выражению господина Маркуса, «находился уже за пределами своей жизни». Отто сумел подкупить ответственного за охрану рабочих…

Фрид: А как же! Вручил этому негодяю половину месячного бюджета зоопарка!

…и увел несчастного с собой. После того как беднягу вымыли, более менее прилично одели и подкормили, он начал приходить в себя. Но никогда уже не стал прежним Сергеем. Теперь это был разбитый изможденный человек с чрезвычайно странной походкой — с трепетной осторожностью носил свою мудрую голову и боялся шевельнуть шеей, словно она была выдута из стекла. Передвигался таким образом, как будто весь был составлен из отдельных хрупких и порядком расшатавшихся деталей. Недоверчивый и пугливый, он тотчас исчезал в кустах, едва завидев постороннего. Только Отто удостаивался услышать от него иногда несколько слов, произнеся которые он немедленно умолкал. Один глаз его постоянно слезился. Через несколько недель после своего прибытия в зоосад Сергей принялся за более чем странные научные опыты. Однако когда Отто потихоньку посвятил его в свою тайну и рассказал, чем тут заняты прочие мастера искусств, в глазах его вдруг вспыхнул огонек. Точно так же Отто умел высечь в нем искру новой захватывающей технической идеи в дни их юности.

Отто: Но на этот раз — что вам сказать? — на этот раз этот огонек немного испугал меня. Не знаю почему. Я подумал, что, может быть, допустил ошибку, снова включив такого человека в нашу команду. Ведь никто не гарантировал мне, что если кто-то был однажды нашим, то останется таковым навеки, не изменится и не станет другим, верно?