Смайлик на асфальте

Глава 18

Протяжно скрипнула дверь, послышались уверенные мамины шаги. На тумбочку рядом с кроватью опустилась тяжелая сумка. Выныривать из полудремы было тяжело, да и не хотелось. Наверное, в капельницу, которую ему поставили, добавили седативный препарат. Артём лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к шагам в надежде на то, что мама не решится его будить.

Мамины каблуки процокали вокруг кровати, раздался ее голос:

— Неплохая палата, чистенько. И хорошо, что только на двоих. А то ведь как бывает — и храпят ночью, и выпивают, и по чужим тумбочкам лазают. А иногда еще…

— Пойду, пожалуй, покурю, — пробурчал сосед.

Его тапки зашаркали по линолеуму.

— Ну и долго ты будешь делать вид, что спишь? — осведомилась мама, когда за ним закрылась дверь.

Притворяться дальше было бесполезно.

— Зачем ты его прогнала?

— И вовсе я никого не прогоняла! — возмутилась мама и тут же добавила назидательно: — А затем, что культурные люди сами уходят, чтобы не слушать чужие разговоры.

— Кому интересны наши разговоры, — хмыкнул Артём.

Но она уже не слушала. Мамины руки доставали пакет с кефиром и апельсины. Ну почему, как человек попадает в больницу, ему непременно приносят кефир и апельсины?! Затем на тумбочку легла папка Дальбана.

— Будет, что почитать, — объяснила мама, перехватив его недоумевающий взгляд. — Лежала у тебя на столе. Это же мемуары? Наконец-то ты вспомнил о своей настоящей профессии. Это же надо — закончить истфак и заниматься какой-то ерундой.

Оседлав любимого конька, мама уже не могла остановиться:

— Брал бы пример со своих друзей. Кирилл — уважаемый ученый, диссертацию защитил, по за границам ездит. Игорек — тоже хороший мальчик. Рассудительный, серьезный, с работой вот только не везет. А ты что со своими туристами? Опять в какую-то разборку угодил? Ох, не доведут они тебя до добра!

Упоминание о Гарике отозвалось болью сразу в двух местах — раненом плече и сердце. А мама, как ни в чем не бывало, продолжала нудеть. О пулевом ранении ей, по всей видимости, не сказали. И правильно — такого выноса мозга Артём бы не пережил. Закончив с профессиональной деятельностью сына, она перешла к персоналу больницы. Артём, не слушая, лихорадочно придумывал, как бы сбежать от маминой опеки, но в голову ничего не приходило.

«Господи, хоть бы позвали анализ какой сдать!» — мысленно взмолился он.

Молитвы были услышаны, и дверь в палату открылась. На пороге стоял Брагин. Увидев посетительницу, подполковник хотел, было, ретироваться, но перехватив умоляющий взгляд Артёма, распахнул пошире дверь и достал удостоверение.

— Следственный комитет. У нас есть несколько вопросов к гражданину Зубареву.

— Слушаю вас, — напряглась мама.

— Простите, но разговор будет конфиденциальным.

— Я подожду в коридоре, — смиренно произнесла она, поднимаясь.

— И долгим! — поспешно крикнул ей Брагин. — Лучше приходите завтра.

— Вы вернулись на работу? — Артём показал глазами на новенькие «корочки», когда за мамой закрылась дверь.

Брагин убрал удостоверение в карман.

— Почти, — кивнул он. — В качестве консультанта. Предлагали вернуться в отдел, но я сам отказался. Буду помогать Кравченко и прочим молодым да ранним. Если сами попросят и дело интересным покажется.

Подполковник потянулся к папке Мориса, рассеянно полистал страницы и закрыл обратно.

— Ой! — спохватился Артём. — Совсем забыл вам сказать! Петр Маркелович, который писал эти заметки, наверняка ваш родственник!

— Да, это мой прадед, хотя я не сразу понял, что это его записки, — кивнул Брагин, совсем не удивившись. — Дед рассказывал о нем. Он хоть и мелкий был, когда революция их семью разметала, но помнил, что отец ловил жуликов и убийц. Меня ведь в честь деда Викентием назвали.

Спросить, когда подполковник смог прочитать дневник, Артём не успел: в дверь осторожно постучали. В обычно серьезных глазах Брагина появилась лукавая искорка.

— Кстати, у меня для тебя сюрприз.

В невысоком худом человеке с забинтованной головой и рукой в гипсе, появившемся на пороге палаты, Артём не сразу узнал Дальбана. Без смоляных кудрей и бежевого пиджака француз совсем не походил на себя. Только улыбка была прежней — обезоруживающей, искренней.

— Вы живы? — Артём обескуражено смотрел на француза.

Он соскочил с кровати и, позабыв про боль в левом плече, обнял Мориса.

Тот, осторожно высвободившись из объятий, уселся на стул. Стоять ему было тяжело.

— Слухи о моей смерти сильно преувеличены, — Морис ответил фразой Марка Твена, подкрепив слова смущенной улыбкой. А Брагин постучал согнутым пальцем по папке Дальбана:

— Вот эта вещица меня надоумила. Мой прадед провернул подобный финт.

И, заметив недоумевающий взгляд Артёма, поднял брови:

— Ты до конца-то дочитал? Нет? Ну, так дочитай. Заодно и узнаешь, кто стоял за серией убийств в Петрограде и Париже.

— Дочитаю. Все равно несколько дней туристов по городу не водить.

Артём уселся на кровать и повернулся к Дальбану.

— Что вы делали у Петропавловской крепости?

Тот хотел пожать плечами, но жест получился однобоким и кривоватым — второе плечо отказалось подниматься.