– Беда грозит от безумных мусульманских террористов, и нам, и вам, и всему Миру. К сожалению, многие этого не понимают. Я давно предупреждал об этом устами Шаха из моей пьесы «Возвращение Насреддина»:
Впрочем, вас предупреждать не надо, вы с этим сталкиваетесь ежедневно. И что здорово: страна, хотя и вынуждена воевать, продолжает жить нормальной жизнью, народ ходит в театры, в рестораны, на концерты…
– Как тебе понравилась твоя публика?
– Великолепная! Умная, начитанная.
– В России всегда много читали. Во-первых, тяга к истине, а во-вторых, как сказал мой английский друг, «у вас же нет других развлечений».
– Когда он это сказал?
– Давно, ещё до моего отъезда.
– Сейчас уже всё
– Это верно. И, правда, здорово, что наши люди не злопамятны?
– Правда. До комка в горле.
На этой фразе, десять лет назад, завершилось моё прошлое интервью. А сегодня? Как бы он сегодня закончил нашу беседу?.. Грустной сентенцией или весёлой шуткой?.. Не буду гадать, попробую обратиться к нему самому:
– Спасибо, Лёня, за это сдвоенное интервью! Что бы хотел сказать на прощанье?..
– Я давно приготовился к финалу:
Стоп!.. Не хочу так!.. Не надо!..У меня есть лучший финал:
Вот на этом и расстанемся. Прощай, Саша! Прощайте все!..
Прощай, Лёня! Наше интервью не окончено. Ты унёс много моих вопросов и оставил много своих ответов. Ты оставил много хороших книг, много ярких ролей и долгую-долгую память о себе. Прощай, Лёня, ты не ушёл – ты снами.
ПРОГУЛКИ ПО ПРОШЛОМУ
Работая над этим повествованием, перелистывая свои годы, я ещё раз увидел, что моя жизнь зиждется на трёх китах, трёх этапах, трёх городах: Киеве, Москве, Тель-Авиве. В Тель-Авиве я сейчас живу, а в Киев и в Москву меня тянет и мне удаётся там бывать, используя любой повод, и по делам, и просто для души. Навещая их ежегодно, я наблюдал там все стадии перехода от после перестроечного хаоса до первых признаков цивилизации. Сейчас, просматривая записи, вспоминаю свои впечатления от первых посещений, в самом начале девяностых годов. Постараюсь их передать.
Я шагаю по Киеву.
Я иду сквозь почётный караул белых факелов каштанов, которые скоро превратятся в маленькие изумрудные солнца.
Я выхожу на Владимирскую горку и Святой Владимир лукаво подмигивает мне: сколько свиданий я назначал у этого памятника! Сколько тайн перестало бы быть тайнами, если бы он вдруг заговорил!
Я шагаю по Киеву и соборы приветливо приподнимают золотые шляпы-купола, не прерывая свою любимую игру с солнцем: как в пинг-понге, отбрасывают ему обратно солнечных зайчиков.
Я иду по Крещатику, прогулочной палубе корабля моей юности, отполированной подошвами моих дешёвых отечественных сандалет. Он всё такой же яркий, нарядный, только больше витрин и разноцветных реклам. Много импортных названий, прочитать могу, но что означает – не разумею. Как всякий советский интеллигент моего поколения, я достаточно хорошо знаю английский, чтобы уйти, не прощаясь. Но не более.
Это мой Крещатик, всё такой же яркий и радостный, но мне грустно: нету знакомых лиц, в отличие от того времени, когда каждый второй бросался пожимать руку. Впрочем, вру: какие-то две молодящиеся полустарушки с радостными возгласами «Шурик! Шурик!» кидаются мне на шею, шумно и весело щебечут. Я тоже выдаю ответную радость, старательно улыбаюсь и лихорадочно пытаюсь вспомнить, кто они: Сотрудницы?.. Соседки?.. Любовницы?..