Смех дьявола

…Священный долг сынов Франции, где бы они ни были, кто бы они ни были, — сражаться всеми средствами, которыми они располагают. Речь идет об уничтожении врага, топчущего и оскверняющего Родину, врага ненавистного и бесчестного.

Враг сделает все, чтобы уйти от своей судьбы. Он будет яростно цепляться за нашу землю как можно дольше. Но солнечный свет заставляет зверя отступать…

…Для нации, которая сражается с путами на ногах и руках против угнетателя, вооруженного до зубов, строгий порядок в бою зависит от нескольких условий…»

Собравшиеся не расслышали трех условий, до них дошел только конец речи генерала де Голля:

«Битва за Францию началась. У нации, у империи, у армии есть теперь только одна общая воля, одна общая надежда. Над морем нашей крови и наших слез теперь поднимается солнце нашего величия».

И когда зазвучала «Марсельеза», совершенно естественно все поднялись. Некоторые плакали, не пытаясь скрыть своих слез. Потом, после обращения одного из членов верховного командования экспедиционных союзнических сил к населению, проживающему в зоне высадки, Жак Дюшен взял слово в передаче «Французы обращаются к французам».

«Это не случайно, друзья мои, что вы не слышите этим вечером «Сегодня, на 227-й день вторжения…» и «1444-й-день борьбы французского народа за свое освобождение». Понадобилось 1444 дня, чтобы это освобождение началось. Но этих двух привычных фраз вы не услышите больше никогда».

Все приветствовали аплодисментами слова «больше никогда». Еще немного терпения, и больше никогда они не испытают страха, им не понадобится скрываться. Еще несколько дней, несколько недель, и они смогут вернуться к себе, пройти по дороге к винограднику, к заводу, конторе или просто к своему дому. Через месяц или два вернутся пленные, может быть, как раз ко времени сбора винограда… Этой ночью на ферме Антуана Карнело всем снились прекрасные сны.

Ничто не предвещало нападения немцев.

Погода была хмурой и облачной в это послеполуденное время 9 июня. Леа и Шарль со смехом спускались из леса, проголодавшись после долгой прогулки за дикой земляникой. Они нашли с дюжину едва созревших ягод, которые разделили поровну. Малыш обожал Леа. Она вела себя с ним так, как если бы он был ее младшим братом, и во время игр сама превращалась в ребенка. Они решили позавтракать на траве, но выяснилось, что закуска мадам Фо была давно съедена. Поэтому они и возвращались раньше намеченного срока, надеясь найти на ферме остатки обеда.

Они уже чувствовали запах неизменной баранины с фасолью, который даже любящей поесть Леа начал надоедать. Вдруг автоматная очередь заставила их замереть на месте.

— Они забавляются, — сказал мальчик с серьезным видом знающего человека.

— Я не думаю. Подожди, оставайся на месте… не двигайся. Я посмотрю.

— Нет, я иду вместе с тобой.

Еще очередь, потом еще.

— Это на ферме!.. Обещай мне не двигаться, я пойду искать твою мать.

Она бегом преодолела склон и замерла за большим вишневым деревом… В сотне метров на пшеничном поле виднелись серо-зеленые шлемы немецких солдат. Полицейские, узнаваемые по их мундирам цвета морской волны и черным каскам, следовали за ними. Один из них поднялся с криком, потом упал, давя своим телом нежные колоски… С фермы раздавалась частая стрельба. Со второго этажа пулеметы Даниэля Фо и его товарищей свинцом поливали поле… Люди падали, но появлялись другие. Из окна первого этажа стреляла Камилла, вооруженная винтовкой… Шарль!.. Шарль… где ты?.. Он ничем не рискует, он с Леа… Партизаны пробежали перед деревом, Леа устремилась за ними. Укрывшись на опушке леса, они установили несколько гранатометов, направив их на врага…

— Леа! Леа!

— Черт, малыш!

Шарль, напуганный шумом и криками, мчится сквозь деревья. Леа устремляется за ним… Яростная стрельба продолжается…

— Шарль….Шарль…

Он не слышит… Он прыгает, как олененок… Остановись… Прошу тебя, остановись… Он огибает угол стены… скрывается из вида… Господи, защити его!..

— Мама! Мама!

— Шарль…