Смех для всех

НЕВЕСТКА. И чего ей не спится по утрам? Ходит туда-сюда! Бутерброды подсовывает молча. Может, нам еще кашку варить? Игорю, между прочим, уже двадцать восемь, диссертацию защитил, да и я на последнем курсе. И у нас в университетской столовой все есть.

СВЕКРОВЬ. Это ж сколько сил надо тратить, чтобы целый день ничего не делать! Подожмет свои длинные ноги и сидит в кресле! Читает! Как же! Ученые все! А за хлебом сходить некому. Раньше Игорю напомню – без проблем… И что это со мной? Словно болею. Что-то во мне мечется, зудит, а сделать ничего не могу…

НЕВЕСТКА. Ну что она так на мои ноги смотрит? Не знаю, куда и спрятать. Скорей бы диплом защитить да на работу. А то живу, как Гражданским кодексом придавленная: сплошные домостроевские законы. Иногда так и подмывает сказать свекрови все, что о ней думаю… Но как вспомню взгляд Игоря! Он с ней такой ласковый, все принимает: капризы, поучения. Точнее, делает вид, что принимает. А я так не могу. Вот вижу: хлеба нет. Да сбегаю я в магазин, что за проблема! Правду люди говорят: «По невозможности шевельнуться мы узнаем, что попали в хорошие руки»… Я-то точно попала…

СВЕКРОВЬ. Нет! Вы подумайте! Шепчется вчера с подружкой. Думает, я не слышу. Остроумничает: «У моей свекрови и сзади глаза». А как она думала! Я мимо смотреть буду? И чего уж ей так плохо у нас? Вон как Игорь любит ее. Ходит она в своем коротком халатике, а он глазами за ее ногами – зырк-зырк. А я ведь одна сына на ноги поставила, и бизнес свой, и дом этот… Ну вот, не хватало, чтобы слезы к горлу подкатывались…

НЕВЕСТКА. Я, конечно, понимаю, что моя свекровь из тех, у кого растет и колосится все: работа, дом, дети. Но ее кипучий энтузиазм не позволяет ей лишний раз промолчать. Вот чего вчера к Игорю прицепилась? «Не эта рубашка! Не к этому костюму!» А смотрит на меня. Намек: вкуса у тебя нет. Не знаю, как насчет вкуса, а привкус от этого случая горький. Анька, подружка моя, говорит: «А ты учись у меня. Если свекровь что-то говорит, я открываю рот. Пусть думает, что мне интересно!» Может, я в чем-то виновата? Так сказала бы! Мне ведь тоже нелегко. И диплом пишу, и мама далеко, и Игорь весь в делах. Он, чувствую, устал от этих недомолвок. И жить так нельзя, и улыбнуться первой не могу.

СВЕКРОВЬ. Вчера Игорек из командировки вернулся. Умница мой лекции читал в Варшаве. Только он на порог, эта длинноножка уже и повисла на нем. А он тревожно спрашивает: «Ну, как вы тут без меня?» А как мы? Да никак! Хотя невестка иногда словно мысли мои читает. За продуктами бегает, пылесосит сама. Видно, заметила, что поясница у меня побаливает, но я пока в жалости не нуждаюсь!

НЕВЕСТКА. Ну что же ты, свекровушка, так надрываешься и дома, и на работе? Иногда даже хочется, чтоб ты, как все нормальные женщины, хоть раз обмотала голову полотенцем и притворилась больной. А я бы за тобой поухаживала. Может, поговорили бы по-человечески. Так нет, такой в тебе заряд независимости, что я уже серьезно боюсь разрядки.

СВЕКРОВЬ. Невестка моя порой начинает мне нравиться. Не хнычет, не заискивает, держится с достоинством. Даже чем-то на меня похожа. Постепенно завоевывает пространство. Пространства в нашем доме, слава Богу, хватает. А вот тепла… Игорь какой-то нервный стал. Цветы не дарит. Ни мне, ни ей. И невестка в своей комнате отсиживается. А я все одна. Молча. Как рыба.

НЕВЕСТКА. Как она не понимает, что может одна остаться! Конечно, с ее шармом она еще могла бы свою жизнь устроить. Но ей (!), оторваться от сына!.. Трудно представить. Самое горькое, что Игорь становится какой-то отчужденный, домой не спешит. Получается как в пословице: «Родных много, а пообедать не у кого». Вот сижу, и слезы душат. Ой, Нина Павловна идет!

СВЕКРОВЬ. Что это? Лена плачет? Конечно, в доме столько туч, что когда-нибудь они должны пролиться слезами. А хочется солнца. Давно хочется. Однажды я отдыхала на Свитязи и наблюдала восход солнца. Вся природа ожила с его появлением. И надо, чтобы здесь, в доме, было так, как под солнцем над Свитязью… Ну что, дочка, может, поговорим по душам?

Перепутали

Много лет назад Роман Куприевич был красивым сельским парнем, светловолосым, белолицым, кареглазым весельчаком. До двадцати семи лет ходил холостым, отмахиваясь от ворчанья матери, мечтавшей о помощнице в доме и внуках. Любил он, как все, по вечерам глотнуть самогоночки и под гармошку у сельского клуба задиристо петь замысловатые частушки. Он и теперь помнит многие.

В колхозе имени Фейхтвангера,
Где мы трудились на картошке,
С утра Бетховена и Вагнера
Наяривали на гармошке.

Ни про Бетховена, ни, тем более, про Фейхтвангера Роман ничего не знал, но слова ему нравились. Многие местные девчата на него заглядывались, но сердце свое пока на замочке держал: видно, не пришло его время.