Смех и грех Ивана‑царевича

— Кирилл Алексеевич не желает слышать имени Ксении, и я с ним солидарна. Сдать убийцу в полицию невозможно, оставить ее в семье — тоже. Гадина отправлена в Канаду, будет там жить у давних приятелей деда. Мне не хочется о ней думать. Мерзавке запрещено возвращаться в Россию, она не посмеет нарушить приказ. Ее предупредили: «Ты на свободе, пока тебя нет в Москве, и до тех пор, пока молчишь о том, что носила фамилию Винивитинова‑Бельская. Начинай жизнь с чистого листа и навсегда забудь о семье, которой принесла огромное горе».

— Девушке вручили паспорт на другое имя? — влез я с новым вопросом.

Мария Борисовна скинула шерстяной платок:

— Надю в подробности не посвятили, но, думаю, да, Ксюше сделали фальшивые документы, а посторонним спели песню про канадского богача, которого девочка из России покорила своим умом, сообразительностью и прекрасным воспитанием. Иван Павлович, о том, что случилось с Родей и кто его заменил, знал очень узкий круг людей. Майя полагала, что Ксения убила Иосифа, получала каждый месяц деньги и молчала. Лида понятия не имела о произошедшем, считала, что племянник улетел во Владивосток, чтобы учиться там на капитана дальнего плавания.

— Кто звонил Лидии накануне празднования юбилея Надежды Васильевны? Кто требовал у нее билет из Владивостока в Москву и обратно, — опять перебил я рассказчицу.

Та слегка смутилась:

— Это была моя идея. Лидия решила устроить матери праздник, и я удивилась — ведь прежде старшая дочь никогда ради Надежды ресторан не арендовала. Хотя, с другой стороны, юбилей же не часто случается.

— Надежда Васильевна не жаловалась на здоровье? — осторожно поинтересовался я.

— Да нет, — пожала плечами ее приятельница. — Правда, на том празднике она печальная была. Когда я домой засобиралась, Надя обняла меня и шепнула: «Тебе послезавтра улетать. Увидимся ли еще?» Но многим грустно бывает, когда часы новое десятилетие жизни отмерять начинают. Нет, серьезных проблем у подруги не было, мелочь всякая, вроде гастрита. Хотя еще зрение упало. В начале лета я получила от нее письмо и удивилась. У Надюши красивый, ровный почерк, и она всегда черновик послания составляла, потом его переписывала, а тут каляки какие‑то и поправок полно. Я разволновалась, на экономию наплевала, позвонила ей, говорю: «Ничего не случилось? А то открыла твою весточку, выглядит она так, словно курица лапой накарябала. Ты не заболела?» Надюша меня успокоила: «Здоровье в полном порядке, только глаза подводить стали, надо операцию делать, а я боюсь. Извини, Машенька, пока на нее не решусь, буду кренделя выписывать». Последнее послание с лупой разбирать пришлось. А почему вдруг вы здоровьем Нади поинтересовались?

— Не нальете мне чаю? — вместо ответа попросил я. — Продрог что‑то.

Мария Борисовна поспешила к чайнику:

— Сейчас покрепче заварю.

Я, пытаясь удержать вежливую улыбку на лице, смотрел на хозяйку.

Надежда Васильевна очень любила подругу и не захотела рассказывать ей о своей тяжелой болезни и скорой смерти. Да, у нее стремительно падало зрение, но это происходило не из‑за возраста, и сохранять каллиграфию ей стало трудно, у нее тряслись руки, я видел, как у Нади подрагивали пальцы. Пожилая женщина имела сильный характер, была лишена эгоизма, она не решилась травмировать близкого ей человека.

Мария Борисовна поставила передо мной чашку чая и продолжила:

— Когда я услышала о предстоящем празднике, то забеспокоилась и сказала Надюше: «Лидия трубит большой сбор. Значит, позовет Катю, захочет связаться с Иосифом. Надо, чтобы парень ей сам позвонил и нахамил, тогда его отсутствие на юбилее бабушки Лиду не удивит. А то вдруг она начнет активничать, разыскивать племянника?» Надя со мной согласилась. После этого в недозволительно грубой форме Йося потребовал у тетки денег на билеты из Владивостока в Москву и назад. Та разозлилась, и все получилось, как я предполагала. А потом началась новая история.

…В конце прошлого года Пятаков посватался к Ксении. Он с девушкой не встречался, о горячей любви к ней речи не вел, не скрывал, что ему нужны фамилия, дом с парком и наследники. Елизавета, панически боявшаяся бедности, пришла в восторг, а Семен уперся:

— Нет. Не бывать Пятакову хозяином усадьбы.

Сначала жена пыталась убедить его, приводила разные аргументы. Мол, здание требует ремонта, все устали от экскурсантов, можно будет увидеть мир, семье перестанет грозить нищета, Винивитиновы останутся богатыми.

Семен же упрямо твердил:

— Нет. Нет. Нет.

Елизавета Матвеевна разозлилась, закатила шумный скандал, выложила мужу в лицо все, что о нем думает, назвала его лентяем, неудачником, папенькиным сынком и разозлила Семена Кирилловича. Тот впервые на памяти Надежды Васильевны раскричался:

— Отец велел мне на иконе поклясться, что я никогда не продам усадьбу. Она должна принадлежать только семье Винивитиновых‑Бельских.

— Так ведь Игорь Анатольевич станет Винивитиновым‑Бельским, — напомнила Елизавета Матвеевна, — условие будет соблюдено.